Автор: — Этого вам, батенька, никто не скажет. Тайна медицины, а клятва Гиппократа и есть омерта — неразглашение этого заговора. Сама по себе любая болезнь неизлечима, а вот лечиться или нет – ваше право, а как лечить наша тайна. Ох, наболтаешь тут с вами лишнего, узнают, язык отрежут, а без него никакие лекарства не годны, для лечения. Водичка питьевая, может соды немного – желудок помыть от дерьма, а так всё яд и только слово есть эликсир долголетия. Доктора, мой друг, нужны только, чтобы смерть констатировать. Наверняка. Богатый преставится – наследники ждут, может быть, оживёт, завещание перепишет в другую пользу, а бедный, так пусть всех переживёт, всё равно хоронить не на что. А доктор явится и хана, умер, скажет и справку выдаст и все надежды прочь. От докторов одна беда и при жизни и после смерти. Без них хоть какая-то надежда бывает, а после их прибытия уже никто тебе не поможет и никогда не узнать, отчего бедняга на тот свет отправился, от болезни или просто — жить надоело. Доктор ничего не объяснит, по-латыни запись сделает, руки вымоет и отчалит, а тайна жизни, как и смерти, останется загадкой. Потому и латынь доктора учат, чтобы никто им не перечил, мементо мори и всё тут, а короче, каждый должен знать, рано или поздно – конец и никакой профессор тут вам не помощник. Смерть определить – пожалуйста, а лечить – это уж как получится. Аспирину дадут, клизьму вставят, отрезать могут что-нибудь лишнее, а жизнь продлить или кого оживить, тут уж Христа вызывайте, а не получится с пришествием, сами к его престолу отправляйтесь, не мучьте ближних своим болезненным присутствием и врачам не надоедайте. И диагнозы доктора для себя ставят, а не больному. Забыть боятся чего и где отрезать и зашить надо. Такая уж специфика нашей науки. Тайна везде и всюду. В нашей области медицины есть диагноз – раздвоение личности, а это скорее процесс её объединения в высшей стадии эволюции от червя и до Наполеона. Но доктора не сознаются в этом, потому что дать настоящее определение этому феномену, значит, отрицать саму болезнь, и этим признанием совершить переворот в науке и жизни, где психиатры останутся не у дел. И только благодаря клятве Гиппократа мы пока здесь, а они там, — доктор помахал рукой куда-то за стену. Так и в вашем случае, тут парфюмеры постарались, с цветов нектар собирают, духи делают, чтобы мужиков приманивать. Но мужики же не бабочки на цветочный аромат лететь, им бабий запах подавай, живой, тёрпкий, чтобы голову, как вином кружило. Но парфюмеры тоже баб любят, а хороших женщин нехватка, вот они тот запах для себя и берегут, друзьям помогут и за деньги большие продадут, а остальным – лаванда да василёк, понюхал и спать.
— Что вы тут мне болтаете, а ещё интеллегентный человек, доктор, — опять заволновался Иван.
— Слово интеллегент, молодой человек, нынче частенько не сопряжено со своим синонимом – интеллект, разум то есть. Я боюсь даже касаться такого высокого понятия, а многие так и норовят туда записаться. Вот говорят: этот мужчина очень интеллигентно одет. А как же оное понимать, что на нём пиджак умный или башмаки к науке поспешают, а, может быть, исподнее бельишко запах истории хранит. Нет, чтобы таким именем называться, надо на десяток веков свои корни знать и иметь, и предки твои, эти века, не мякиной должны торговать, а высокой духовной пищей питаться и питать. Все мы ветхозаветны, но не все были и будем заметны.
— О чем идёт разговор, какая цель у всех ваших слов? — мутился Иванов разум.
— У всех есть в жизни цель, — невозмутимо продолжал доктор. – Человек осознаёт, что в будущем он будет кто-то. По пути к этому будущему состоянию многих одолевают сомнения в правильности своих фантазий. Только сумасшедшие не имеют сомнений, и потому всегда достигают цели. Все великие люди – это не обезвреженные вовремя безумцы, оборотни, прикинувшиеся нормальными до времени своего триумфа, а потом их уже просто так не закроешь, надобно разрешение брать, от них же самих, но никто ещё такого позволения не получал, вот и чудят тираны, которых упустили, а нам остаётся жалеть, что не смогли. Дело-то в малом оказалось – ты есть кто-то или нет, а добраться к власти недолго, не сможешь сам, доведут другие, им тоже надо, чтобы ты состоялся в своём пути, потому как своего им не видно, за тобой и пойдут, а когда разберутся, поздно будет.
— Что это вы со мною на каком-то чужом языке разговариваете, как с…, — Иван зашипел со зла.
— Как с дураком, — догадался доктор. – Вам уже объясняли, безумные сюда не ходят, мы с разумными дело имеем. А разговор наш, что ни на есть самый хороший и язык родной. Вам что не нравится?
— Приторные слова у вашей речи. Ненастоящие. Будто с ребёнком разговариваете, — твердил своё Иван.
— Нормальные слова и речь правильная. Так и во времена Николая Васильевича говорили. А с детьми хорошими словами и нужно говорить. Хотя дети, нынче, сплошь неблагодарные получаются. Из века в век так ведётся, но сейчас хуже всего. С поры изгнания из Эдема, никак не угомонятся, всё наследство поделить не могут – Землю нашу грешную, за «просто так», от Господа, доставшуюся, но не всем принадлежащую вровень. Да, всем всё и не может достаться. Но желание равноправного наследования осталось. Вот и маются мыслями о недополученной собственности. Каин с Авелем – первый тому пример. Документов родители никаких не оставили и топор стал главным аргументом юридического права. Что не написано пером, вырубим топором. А ежели хорошо подумать, что получили – берегите. Не дали ничего – просто отдыхайте. Не по матушке же ругаться с детишками, как нынче.
— По какой ещё матушке? – злился Иван.
— По чёртовой, другие эдаких слов не приемлют и не знают, — утишал его беспокойство доктор.
— Что же мне теперь делать? – Иван почему-то потрогал свою голову.
— Домой идти и с головой дружить. Можно Гоголя читать, а можно и не читать вовсе, а просто жить и всё. Собой надо заняться, на службу устроиться, приодеться и завести женщину. Такую, что не из эмансипе будет. Настоящая, чтобы мазалась поменьше, мылась только по субботам, не брила ноги и прочее и обнимала без вопросов. Баба не должна пахнуть блевотиной кашалота. Какой-то извращенец, от Версаче, додумался делать косметику и отрыжки этого морского чудовища и назвал это зловоние – амбре. Теперь женщины мажут своё тело этой гадостью и подставляют этот аромат нашим ноздрям, ищущим от них совсем других запахов. Ещё и спрашивают: «Я хорошо пахну, милый». «Отвратительно, дорогая. Разве может приятно пахнуть блевотина из желудка динозавра», — готовый ответ, но мужики так не говорят, пытаются понять, не понимают, пьют, чтобы заглушить несносную вонь любимой, отчаиваются и доживают свою жизнь в скорби. А вы, батенька, не дурите больше, поезжайте-ка в тундру, там всё настоящее — и зима и лето, и тунгуски всего раз в году купаются, пахнут первобытно, аж скулы сводит, там своё счастье и встретите. Не откладывайте в долгий ящик, туда тоже скоро парфюмеры и психиатры доберутся, всё переменят. Ещё Фрейда почитайте, он хоть и псих, но бывают просветления в его памяти о человеческих желаниях. Желания – это сама жизнь, иначе всё обратится сном. И про баб сны — только начало общего наркоза памяти. Давайте, голубчик, домой бегите. Да, помните, советов дуракам не дают. Глобус захватите, дарю, по нему дорогу в тундру отыщете. Прощайте», — старичок свистнул, и медсестра повела Ивана к выходу. За дверьми Иван обернулся и прочёл на табличке – Бафомет Аристарх Ибрагимович. «Господи, неужели такие имена бывают. Надо бы испросить происхождение такого словосочетания». Он потянулся к ручке двери, но тут же отпрянул назад, вспомнив, чем закончилось его прошлое любопытство относительно слов Консультанта и почти бегом отправился домой.
Через короткое время Иван Карлович, продал своё имущество и отбыл на жительство в тундру.
Талгар
