Автор: …И этим утром он проснулся, чувствуя недомогание во всём своём теле. Нет, ничего не болело, но чувствовалось неприятное напряжение организма, которое усиливалось душевным беспокойством, исходящим от серого света в окне. Всю ночь, во сне, он проплутал по загадочной стране, где толпы обнажённых женщин дразнили его своим вниманием, без малейшей возможности уединиться с одной из них и, продолжая бродить, он пытался отыскать кого-то, даже припомнил Париса, прекрасную Елену и Троянскую войну. Но и с яблоком, тут же свалившимся ему в руку с ветвей раскидистого дерева, не мог сделать выбора, вовсе не потому, что некого было одарить райскими плодами, а как раз наоборот. Но женщины отстранялись от его объятий, обдавая его жарким теплом и манящим запахом своих тел, исчезали, не давая совершенно приблизиться к ним. Вконец измученный этими сновидениями, он проснулся, огорчённый несоответствием сна действительности, не захотел сразу подняться и теперь лежал в постели, не желая узнавать обшарпанные стены и мебель своей комнаты, тягостно воспринимая это отличие обыденности от райских садов, где только что побывал. Такие странные вещи происходят недавно, но очень уж навязчивы эти сны, потусторонняя их жизнь, где никакой реальности, сюжеты выдуманы кем-то другим, и почему он должен в этом ночном спектакле участвовать, утром не хотелось понимать. С пробуждением создавалось впечатление, что он действительно бил свои ноги, волочась за всеми этими женщинами, красивыми и нет, но влекущими своим кокетством и запахами. Больше всего привлекал запах, настоящий аромат женского тела, возбуждающий обоняние к наслаждению им.
Эти, вначале неожиданные сны, становились привычны и даже, что собственно и тревожило, ожидаемы. Весь день он проводил в мыслях о предстоящих ночных видениях и даже пытался угадать сценарий будущих снов, зарисовывая в него свои желания. Сновидения перестали жить отдельно, они вторглись в его мир и поменяли его сущность, виртуальные ночные похождения ожили и преследовали его разум, как настоящие земные воспоминания, очень близкие и радостные. Живой дневной свет уже не радовал своим восхождением в окна, и жизнь не представляла былого интереса. Ещё недавно увлекательная и плодотворная работа казалась тяжкой подёнщиной и потому, ещё не совсем отлучившийся в ночную тьму, разум протестовал против подмены действительности. Всё, баста. Сегодня же, не откладывая, даже если, день будет самым светлым в этой жизни и по дороге ему будут улыбаться самые красивые женщины, он посетит психиатра и расскажет ему содержание своих снов и доверит всю неразбериху в голове и тьму, возникающую поутру, после просмотра видений, в душе. Пусть его упекут в психушку, это тоже выход из неизвестности, хоть какая-то ясность своего положения в обществе. А из чего собственно выход? Из неясности снов и размягчённого осознания действительности. Слабости мыслей наяву. Чёрти что, какой-то бред. Вот с этой всей чертовщиной он и отправится к врачу.
Доктор принял его, сидя на столе, дурашливо улыбнулся и, оставив на лице эту гримасу, спросил:
— Рассказывайте, с чем пожаловали?
— Кажется, я начинаю сходить с ума, – заявил Иван, поморщившись от мерзкой улыбки доктора.
— Обычно так не говорят, — врач почесал округлую плешь, упрятанную промеж длинных, горшком стриженых, волос.
— А как они говорят?
— О, они такое говорят, что порой становишься соучастником сумасшествия и только должность врача не позволяет присоединиться к их миру. Это очень заманчиво навсегда распрощаться с нашим дурацким существованием и стать свободным в достижении вершины безумства, в желании моментального перевоплощения в свою мечту, в того кумира, похожим на которого ты всегда хотел быть, и только прояснение сознания, сбросившего путы разума, шелуху жизненных запретов, в одночасье разрешило твою проблему. Ты и есть он, и всегда им был, только надо было об этом заявить. Во весь голос и пусть тебя считают сумасшедшим, но ты теперь тот, кто есть на самом деле. А вы говорите – схожу с ума. Стать безумным непросто. Этого нужно заслужить. А вы хотите сделать это так буднично и неинтересно. Увидеть во сне райский сад, вовсе не значит в него войти. Вот когда вы поселитесь в нём жить, и женщины, живущие в этом саду, станут принадлежать вам, тогда вы просто не пойдёте к нам, а останетесь навсегда жить в том, снящемся вам, раю. Почему вы пришли к нам? Потому что не можете достичь полноты блаженства, манящего видениями ночи, но исчезающего утром. Досадно, и оттого вы страдаете. И пока вы страдаете, я ничем не могу вам помочь. Нет средств, которые помогли бы избавиться от страданий. Вернуть душевный непокой можно, а вот уберечь от этого, увы. Наркотики, алкоголь – всё это временное безумие и лишь усиливает страдания в будущем. Парадокс, но пока человек изнуряет свою душу и тело страданиями – он не считается сумасшедшим, а когда освобождается от нужды в покаянии – становится безумным. Запомните молодой человек, к нам приходят только нормальные люди, сумасшедших мы находим сами. Счастливые не желают лечиться и протестуют, когда их пытаются вернуть к опостылевшей им разумной жизни. Я не помню случая, чтобы хотя бы один счастливый безумец заявил мне о своём сумасшествии. Ступайте домой, и найдите себе земное занятие, недостойное ваших видений. Влюбитесь, работайте день и ночь, изучайте методы голоданий и похудений, купите машину и ремонтируйте её каждый день, не давайте своему разуму отлучаться и заглядывать в неземное пространство, почаще приходите к нам, в конце концов, чтобы лишний раз убедиться в своей маленькой человеческой нормальности, такой нудной и бесполезной.
Иван вышел из клиники и оглянулся на вывеску. Нет, действительно, больница, но с кем же он разговаривал? Врачи такого не говорят. Он вернулся назад, Прошёл в кабинет, но того доктора, с которым он только что имел беседу, не было, а за столом сидел старичок, с остренькой бородкой, востроглазый, да и весь игольчатый, как ёж.
— А где тот, другой врач? Он только сейчас был здесь вместо вас? — спросил Иван.
— Он уже ушёл, — старичок ревниво поджал губу. – А зачем он вам? Пациентов принимаю я.
— А он кто будет? – добивался нужного ответа Иван.
— Консультант по вопросам несовершенства восприятия человеческим сознанием причин его просветления, именуемом в медицине – сумасшествием, — мудрёно ответил старичок и, сунув палец в рот, свистнул.
Появилась медсестра и вопросительно посмотрела на доктора.
— Возьмите у него анализы жизнедеятельности головного мозга, — велел ей доктор.
— Зачем? Я ведь только спросил о том враче, с которым недавно беседовал, — воспротивился Иван.
— Да, но мы всегда поступаем так, если пациент после беседы с консультантом начинает вновь искать встречи с ним. Это наш метод.
— Но я смогу потом встретиться с вашим консультантом? — настаивал Иван.
— Да, но, возможно, для этого придётся остаться у нас жить. Не совсем у нас, но в мире, куда имеют доступ только посвящённые, а это вам не за бабами по ночам гоняться.
— Почему вы так со мной разговариваете? Я же просто зашёл убедиться, что здоров и способен жить в обществе. Мне показалось, что мы не договорили с консультантом о чём-то важном, потому и вернулся, а вы ерунду несете, и какие-то анализы брать собираетесь. И откуда вам известны мои сны?
— Работа у меня такая. А пришли вы сюда не за недоговорённостью, хотите убедиться в самом происхождении разговора – был или нет этот доктор и его слова. Может было, может нет, но ведь вы вернулись за этим знанием? И сны не только вы видите, их всем кто-то показывает. Они, эти сны, не только ваша тайна, а общая – вселенская. Вот мы и хотим позволить вам разгадать вашу же тайну. Сдайте анализы, и мы будем знать, что вам нужно.
— Какие анализы? Какого чёрта вы лезете ко мне с вашими позволениями, я не нуждаюсь в них. Спасибо за вашу болтовню, в которой всё равно ничего не понятно, пойду домой, попью чаю, но не дадите ли мне чего-нибудь успокоительного, после ваших слов у меня и вправду сложилось впечатление, что сумасшествие уже началось, — начал волноваться Иван.
— Вы с этим сюда и пришли, чего же теперь уходить? Начнём разговор с начала или сдадим анализы? – доктор подмигнул глазом.
— Нет, уж лучше я пойду. С вами недалеко и до греха, — Иван поднялся.
— Какого греха? Убить меня хотите — пистолет подать или ножичком обойдётесь, уважаемый Иван Карлович? – доктор пододвинул скальпель к краю стола.
— Вы тут рехнулись все, что ли? К вам за помощью приходишь, а вы к разбою принуждаете. Это больница или психушка? – начал возмущаться, пятясь к двери, Иван.
— А вы куда шли, неужели не помните? Рехнулись мы давно и бесповоротно и не надо нам напоминать об этом скорбном событии, сами знаем и про вас хотим узнать. Прошу пройти в процедурный кабинет, для сдачи анализов, — доктор обмяк от разочарования в поведении пациента.
— Нет уж. Лучше я пойду, разговор с вами ничего хорошего мне не сулит, — Иван повернулся и двинулся к двери.
— Не хотите слушать нас, будем слушать тебя, милейший Иван Карлович, — услышал он за своей спиной обиженный голос старичка, а у двери, будто из-под земли, выросли двое дюжих санитара. Они подхватили его под руки и потащили в соседнюю комнату. Там усадили в кресло, прищёлкнули к нему блестящими металлическими зажимами руки и ноги и надели на голову прозрачного материала аппарат, напоминающий скафандр. Иван пытался кричать, но голос пропал, потом исчезло изображение окружающего и ощущение плена.
Перед ним лежал просёлок, ведущий неизвестно куда, по жёлтой, неприветливой земле. Жёсткая стерня бывшей травы или колосьев, топорщилась вдоль этой дороги клочками, кустами, кучками хвороста торчали ветви мёртвых деревьев, росших дико и разбросанно по всему долу, тянувшемуся далеко, к самой горе, к которой и вела эта, впрочем, как показалось, наезженная колеёй, дорога. Сумрачный свет, исходящий от невидимого источника на вершине горы, указывал направление движения, в других сторонах сумрак густел и мрачностью своей подталкивал на единственный путь, которому суждено здесь состояться. Иван уже двигался в сторону света, не сомневаясь в правильности выбранного направления, оно было ему предназначено. И он был чему-то поручён с самого начала пути, даже толком не зная, сам ли он это или кто другой, выделившийся из него, бредёт по высохшей, но совсем не пыльной дороге, покорно и без малейшего испуга. То, что он — Иван, вспоминалось достоверно, остальное утонуло в том мраке, который начинался сразу за его спиной и, казалось, вытолкнул его тело из себя, став, вдруг, его новым родителем. Длительность тех часов, за которые он выбрался из темноты, не ведало даже само остановившееся время, но на вершину горы, оказавшуюся лысым холмом, будто сложенным из сыпучего песка, скреплённого жёлтой глиной и казавшимся горой только издали, он всё же добрался. И увидел под пологим склоном высокие городские ворота, дома за ними и тёмную ленту реки, делившую город на две части и терявшуюся в серых, безжизненных сопках, во множестве своём скопившихся у горизонта. Он вошёл в город и тут понял, зачем пришёл сюда. Надо найти консультанта, он должен быть здесь, со всеми ответами на уже заданные и ещё только возникшие вопросы. А вот идёт человек в тёмной одежде, хотя в этом, безвременьем нависшем над городом, сумраке, всё кажется серым, у него надо спросить про местонахождение консультанта. Плохо, но он не помнит его лица, только дурацкую улыбку и его зудящуюся плешь, но узнает его, как только увидит, когда это необходимо будет сделать. Сумрак разомкнулся и открыл лицо человека при бороде и усах, с пустым, неживым взглядом совершенно нелюбопытных глаз, где остановился давешний свет другого, утраченного мира, оставленного, но ещё не совсем забытого.
.
.
