Бесовщина

— Скажите, где я нахожусь? – сразу же спросил Иван.

— В городе, здесь живут люди и даже есть постели, где они спят, — не глядя на него, ответил человек.

— А не знаете ли вы доктора, консультанта?

— Знаю. Вчера его видели на бегах, он опять выиграл большие деньги и теперь, наверное, кутит по кабакам.

— Мне бы хотелось его увидеть.

— Все хотят встречи с ним и даже очень, но он всегда занят и принимает только по пятницам.

— А сегодня, какой день?

—  Не знаю, может быть, понедельник, а может и пятница. Если вы пришли  сегодня, значит, вторник. Сюда приходят по вторникам, но случается это очень редко, долгое время казалось, что уже все пришли, кому было надобно, но вот я вижу вас и даже немного рад этому, но не за вас, потому что до пятницы очень много времени, оно может двигаться и тогда будет пятница, а может стоять и тогда не наступит даже четверг. Всё равно название дней неважно, неизвестно, где принимает консультант. По телевизору и в газетах объявляют, что каждую пятницу бывает прием граждан, а адреса не пишут.

— Но вы сами-то его видите?

— Каждый день, он читает, с экрана телевизора, лекции о строении коры головного мозга, но принимает только в пятницу.

— Подскажите лучше, где можно снять комнату, чтобы дождаться пятницы, а там я сам разберусь, как мне покинуть этот город.

— Можно и комнату, но там уже живёт человек и у него нет зубов и он очень этим недоволен. Ему нужно пережёвывать пищу, а питается он четыре раза в день, соблюдая какую-то необычную диету. Он ест человеческое дерьмо и ему надо его жевать, иначе он становится злым и может убить и уже убил двух человек.

— Почему его не посадят в тюрьму, ведь убивать людей это преступление, — обвинил общественность города Иван.

— У нас нет тюрьмы и нет суда, есть только Консультант и он принимает по пятницам.

— Но кто же мешает тому злодею жевать своё дерьмо,  не убивая при этом людей?

— У него нет зубов и жевать  должны за него другие.

— Но почему он только дерьмо ест, что больше здесь ничего съестного нет?

— Заявку подал на изобретение вечного двигателя. Так вот этим «перпетуум-мобиле» должен стать он сам. Но неувязка вышла в расчётах, если он использует свои, личные испражнения – без сомнения налицо вечный двигатель, а если пытается разнообразить своё меню чужим, пусть даже отработанным сырьём, тогда считается ли это самодостаточным изобретением? Пока идут дискуссии на эту тему, он пытается научно доказать, что отработанное сырьё не является топливной базой, а лишь отходами её и не может считаться новой жизненной энергией, получаемой вечным двигателем. Попросту, не хватает ему своего дерьма и он пытается привлечь постороннюю дешёвую энергию, обосновать её незначимость в мировом масштабе запасов сырья, чтобы получить патент на своё изобретение. Конечно, сама перспектива этого проекта сомнительна, но если найдутся последователи превращения самих себя в вечный двигатель, может произойти, буквально, смещение центров самих, непреходящих, человеческих ценностей. Немного, согласитесь, непривычно будет видеть, что мелкие человеческие распри, глобальные войны и даже спекуляции валютными ценностями будут иметь цель отхватить себе львиную долю этого самого дерьма. И, поверьте мне, вскоре найдутся его разновидности – дешёвое, дорогое и деликатесные формы этих образований украсят столы новоявленных гурманов. А гурманы найдутся, как находятся везде – в еде, политике, искусстве и любование этими их изысками, есть не что иное, как поедание дерьма. Пока мы делаем то, что нам не нравится, следуя лжепророкам, нам всегда найдется, кому подать дерьмо, приправить, похвалить и превратить мерзкое угощение в хлеб насущный. Опасно не само изобретение, а его использование людьми, убеждёнными в полезности такого «перпетуум-мобиле» для всех жителей планеты. Но ещё один факт может повредить проекту. Он использует наёмный труд, улучшая качество потребляемого топлива, за счёт пережёвывания дерьма чужими зубами (за неимением своих) и предоставляет в пользование желающих делать эту работу – квартиру, в счёт оплаты за нелёгкую и непривычную подёнщину. Он требует молчаливого согласия на предложенное участие в своём необычном проекте. Никто не должен прознать процесс, предваряющий получение энергии. Потому он убивает несогласных и могущих рассказать о своём рабстве, в угоду его амбициям. Всё в этой жизни, по его замыслу, должно быть подчинено одному закону: дерьмо – потребитель – дерьмо и никаких отклонений.

— Тут я ему не помощник, — отверг Иван перспективу превращения в машину по обогащению топлива для подпитки вечного двигателя. – Больше никто, кроме этого изобретателя, не сдаёт комнаты?

— Можно остановиться у меня, но в комнате всего одна кровать. Есть, правда, диван, но без ножек, очень низко спать и слышно от пола, как на первом этаже плачет старушка.

— Пусть себе плачет, я остановлюсь у вас, — сразу же согласился Иван.

— Тогда пойдёмте, это недалеко, — человек повернулся и пошёл между однообразными, в сумерках, двухэтажными домами.

У одного из таких домов вожатый остановился, пошарил в кармане и отворил ключом парадную дверь и они вошли в хорошо освещённый подъезд. Поднялись на этаж и вошли в незапертую дверь комнаты, широкой и очень светлой, хотя никаких приборов, освещающих жилище, видно не было, там находилась кровать, без одеял и подушек и только полосатый матрац покрывал собой лежбище здешнего жильца. В центре помещения стоял стол с кипой писчей бумаги на нём и два стула, массивных и, видимо, очень тяжелых, а у окна, повернутый на бок, стоял, прислонённый к стене, тот самый диван, без ножек. На окне, забранном толстыми прутьями решётки, прямо из подоконника рос цветок белой хризантемы. Больше в комнате ничего не бросалось в глаза, и только потолок держал под собой несуразно громадную люстру, без лампочек.

— Для чего такие массивные решётки, от воров? — поинтересовался Иван.

— Нет. От сумрака, чтобы он не проник в дом, а воров у нас нет – красть нечего. Есть, конечно, богатые люди, у них много комнат, но кровать у всех только одна и много сундуков с золотом, но они очень тяжелые и стащить их никому не под силу. Вы располагайтесь, поверните диван, ложитесь, можете взять мой матрац, всё равно я никогда не сплю.

— Чем же вы занимаетесь по ночам, — рассеянно спросил гость.

— Пишу, — хозяин указал на кипу бумаги.

— А можно будет что-нибудь прочесть?

— Читайте. Только не надо рецензий. Обсуждают плохие книги, хорошие просто читают, — присел у стола хозяин и подвинул бумаги в сторону гостя.

Иван взял первый же лист, но он был абсолютно чист, второй тоже и третий и ещё…

— А где же написанное вами? – не понял он.

— Там, — указал на листы хозяин. – Ночью я пишу, а утром всё написанное мной исчезает, но я продолжаю работать и каждую ночь вся бумага покрывается моими записями и когда произойдёт моя встреча с Консультантом, у меня будет закончена основная часть моей книги. 

— О чём же ваше будущее произведение? – задал всегдашний вопрос Иван.

— Оно о том, чего здесь не хватает, о диванных ножках, например. Вы слышали что-нибудь про диваны, у которых есть ножки. Они, наверное, очень красивы. Я хочу описать их поразительную красоту. Может быть, мне это плохо удаётся и потому листы бумаги чисты. Ведь я никогда не видел диванов на ножках, — огорчённый этим писатель уже присел к столу.

— А где живёт старуха, что плачет по ночам? — не слыша посторонних звуков, спросил Иван.

— Она начнёт плакать, когда вы уляжетесь, а живёт старая карга этажом ниже, но я её никогда не видел.

— Почём же вы знаете, что это старуха?

— Потому, как больше некому, уверенно ответил хозяин. – Укладывайтесь, после трудного дня нужно отдохнуть, а я начну работать.

Иван развернул диван и присел с краю. Он очень устал, но кроме усталости в нём появилось раздражение, непокой мыслей от перехода из сумрака дороги, города, в свет комнаты. От неправильного освещения улиц и домов возникло боязливое чувство недопонимания чего-то, и другим мыслям было неоткуда взяться – воспоминания исчезли, а новые впечатления первых встреч напрочь испорчены ярким светом, без всяких его источников. Громадина люстры, совершенно бестолково висящая под потолком, без ламп и свечей, не давала ему возможности успокоиться, он видел в ней, в её безобразности, насмешку над его верой, что свет должен иметь светило, но люстра, странным образом становилась похожей, в его глазах, на виселицу, на которую был повешен свет комнаты, едва достигавший дивана. Но уже под диваном было темно, он заметил это, когда перевёртывал свою будущую постель. Перевернутым  диваном накрыло тьму и, наверное, там жила плачущая старуха, а не этажом ниже, как объяснял писатель. Под диваном скрывалось многое, на улице жил сумрак, в доме свет и только под диваном находилась тьма, и там, должно быть, скрывалась не только старуха, но и ещё много интересного, о чём не хочет рассказать писатель. И консультант тоже прячется там и пятница – дни его приёма, сразу после четверга сбежит туда же, чтобы никто не мог встретиться с боссом, потому, что сразу наступит суббота, а это выходной день и никто работать не будет. Надо дождаться утра и подсмотреть останется тьма на месте или исчезнет вместе с пятницей и Консультантом и разузнать, почему люстра держит на себе свет и не падает от его тяжести.

.

.