Автор: — А чё Япония? Япония объявила нейтралитет. Ее ухайдокали первой. Со всех сторон жахнули и алес. Извини, детка.
Она должна плакать. Папа, мама… Их больше нет. Но глаза оставались сухими. И внимательно смотрели в экран.
— Стойте! — Юмико вскинула руку. — Смотрите какое число. Двадцатое апреля. Оно же еще не наступило. Сегодня же только четвертое февраля. Это постановка. Он все врет! Бирн, он врет нам!
Каганер захохотал. Как ему смешно! Аж согнулся и ладонями по коленкам: «У-ха-ха!» О’Брэди побледнел, хотя, казалось бы, куда, и так ни кровиночки в лице. Но ухитрился, веснушки выступили темными струпиками. Кулаки сжал, костяшки побелели — в нем копилась холодная ярость, еще немного, и выплеснется, ударит ледяной струей.
— Усмотрела? Ай да, девка. — Каганер перестал смеяться. —Наступило, малышка. Наступило и прошло. Фигову тучу лет назад прошло. — Его голос затухал, становился глуше. — Это прошлое, ребятки. История. Преданья старины глубокой. Война двести лет назад была. Давно кончилась. Я первую неделю, как насмотрелся всего, хотел с собой покончить. Чего тут торчать, если там, — его указательный палец уперся в пол, — ничего больше нет? На Земле с ума посходили — все против всех. А потом свет погасили.
— Что значит «погасили»? — Бирн по-прежнему стоял, застыв, с выставленными кулаками, сжатая пружина, а не человек.
— По спутникам бомбанули. Раз-два, и глобалнет накрылся. Связь отрубилась. Схлопнулась наша золотая виртуалочка. Кина не будет. Короче, что там дальше на планете было, не знаю. Зато здесь началось веселье. Венецианский карнавал помноженный на русскую масленницу.
— Господин Каганер, прекратите ерничать. Выражайтесь яснее. — О’Брэди говорил сквозь зубы.
Его явно потряхивало — уже не просто ярость, уже откровенная ненависть читалась на его перекошенном лице.
Каганер вскочил:
— Не нравится, как я выражаюсь, сопляк?
Юмико отодвинулась от Бирна, ей стало страшно по-настоящему. Рухнула цивилизация, может быть, погибла вся Земля. Это безусловно пугало, но как-то отстраненно. Этого не переварить. А тут рядом с ней два мужика, а вдруг и правда, два последних человека, готовы убить друг друга без особых причин. Вот это касалось лично ее, пугало. И бесило. От озноба волоски на загривке встали дыбом, хотелось оскалиться и зарычать. «Мы все отравились ненавистью, плещущей с экрана. Надо остановить этот поток». Она хотела крикнуть, переключить их внимание на себя, но получилось почти шепотом:
— Господин Каганер, выключите экран. Пожалуйста.
Ее не услышали.
Каганер, размахивая длинными лапами, продолжал:
— Они тут в Городе свою войнушку начали. Такие же упертые идиоты, как ты, О’Брэди. Расползлись по кварталам, как по странам: там русаки, тут америкосы, немцы с итальяшками объединились, индусы с китайцами. Разная мелочь к акулам подсосалась. Границы вокруг кварталов устроили, колючей проволокой обмотали. Пропускные пункты, аусвайс. — Он посопел, потоптался и, махнув лопатой ладони, продолжил. — Ладно, про аусвайс это я додумал, не знаю, как они там… Илония фиксировала быстрое перемещение жителей из квартала в квартал. В каждом квартале — свое государство. И плюс интернационал — персонал почти целиком объединился, не стали по нацпризнаку делиться. С них и началось. Как самые продвинутые, кинулись захватывать средства производства: синтзаводы, станцию клонирования, в общем сломали перегородку с техническим отсеком и заняли объекты жизнеобеспечения Города. Илония восприняла это, как угрозу и задействовала Корпус безопасности. Наши вышли с оружием отбивать техотсек.
Он снова сел, кинул быстрые пальцы на панель управления:
— Смотрите.
Вместо огненной каши выползла схема Илонии. Три круга: центральный, самый большой — Город, два меньших по краям — системы жизнеобеспечения.
— Вот, — курсор обвел левый отсек, — здесь вся эта хрень: батарейка центральная, заводы белкового синтеза, водоочистка, агростанции, то-се. А здесь, — теперь светящаяся точка ползла вокруг правого круга, — мы с вами сидим. Здесь мозги Илонии, сервера, сюда ее алгоритм передает всю инфу о Городе. Ну и хурда: инкубатор, медблок, казармы Корпуса, еще кое-что. И вот самое интересное. Вы слушайте, О’Брэди, слушайте. Не хрен меня глазами есть, я несъедобный. Не жандармы стали убивать первыми, уже фиксировалось необычно большое количество смертей, значит горожане истребляли друг друга.
— Чем, Каганер? В Городе нет оружия. Вы несете полную ахинею. — О’Брэди отказывался верить.
— Ни малейшего понятия не имею. Ножи, заточки, гантели, клюшки для гольфа? Чем угодно можно убить. Оружие не в руках, малыш, оружие в башке. Убивает не пистолет, убивает мысль. Это все не важно. Я вам еще самого веселого не сказал.
«Веселого? Ему правда весело? Смешно? Он законченный псих. И О’Брэди — псих. Я осталась с двумя психами, готовыми разорвать друг друга на клочки. И меня заодно».— Юмико паниковала, хотя внешне это было вряд ли заметно. Да никто на нее и не смотрел.
— Почему Корпус безопасности убивал людей? — спросила она. — Они же должны защищать…
— Корпус безопасности Илонии. И-ло-ни-и. Он защищает Илонию, эту свихнувшуюся суку, а вовсе не горожан. Он ее придаток. Как и вы. Как весь персонал.
— А почему свихнувшуюся? — Юмико казалось, если она будет говорить, спрашивать, то успокоится сама, а может и этих успокоит.
— Илония спятила, — Каганер откинулся на спинку кресла, положив руки под голову, — выпустила Корпус и тут же посчитала его угрозой для себя. Причем более высокой степени. И тогда она закрыла перегородку в наш отсек. Протокол защиты. Теперь со стороны Города ее открыть невозможно. Ни открыть, ни взорвать, ни расплавить. Свихнутые мозги надежно защищены. Она никого не впустила обратно. Все остались там. Их убили. Не сразу, они были лучше вооружены, но убили. Всех. А потом население Города вымерло. Я не стал отслеживать всю историю, только конец посмотрел. Последний житель умер спустя тридцать лет. Ему было сорок два года. Войну он встретил ребенком. Умер на рассвете. Когда вставало солнце. Шутка. Когда включалось небо.
Юмико попыталась представить пустой Город. Это было не так просто. Она долго привыкала к бесконечной толчее на улицах, в кафе и магазинах. Никогда не видела такого на Земле. Какие магазины? Какие кафе? Только служба доставки, зеленая униформа курьеров. А здесь везде люди. Спешащие или неспешно гуляющие. В любое время. Город никогда не спал. А что теперь? Проспекты с брошенными мобильчиками. Разноцветные дома с темными, навсегда темными окнами. Пустые дорожки скверов. Зоопарк, куда она так любила заходить. А как же зверье? Там жили лисы, волки, еноты, даже тигры и львы, правда маленькие, не больше крупной собаки. Клонировать в натуральный размер не стали, жрут много. Только сейчас она задумалась: а ведь в зоопарке были только хищники, от хорька до льва. Наверно, синтезировать протеин было проще или дешевле, чем растительные полипептиды. Кроме хищников — только кролики, много, разных пород. Эти плодились сами и, видимо, становились кормовой базой своих соседей. Если развалили зоопарки, значит, по улицам сейчас ходят звери. Город превратился в джунгли.
Она отвлеклась и не слышала, что там зудел рыжий орангутан. Включилась посредине фразы:
—… нет не пусто. Это Илония фиксирует, что никого нет в Городе. Чипированных нет. Вряд ли они поубивали друг друга полностью. Просто развалили там все, перестали чипировать младенцев. А старая перечница считает, что людей нет.
— А вам, конечно, известно лучше. Вы лучше старой перечницы разбираетесь в ее алгоритме, — капал ядом О’Брэди, — где ей, передовой системе, лучшему, что создало человечество, против вас, господин Каганер.
— Ирландский ферт, не пытайся меня ущучить. Да, я знаю лучше.
— Я американец! И Илонию, между прочим, создали мы. «Маск Орбит» — американская корпорация.
— О-о-о! — Каганер вылез из кресла, раскланялся перед Бирном. — Вот оно, вылезло. Штатовское самодовольство, гордыня: мы самые умные, мы самые передовые, мы все так говорим, значит, это правда. Звиняйте, ваше высокородие, что оскорбил ваши высокие национальные чуйства. Но повторюсь, я знаю лучше. Старый еврей таки упорствует в ереси. Я на Илонии девять лет. Девять! Больше вас обоих, вместе взятых.
— Откуда девять, господин Каганер? Ей всего шесть. Я пять лет ждала вакансии, и год, как здесь, — встряла Юмико.
.
.
