Златушка

— Златушкой мама зовёт.

— Ты, Златушка, красавица. Как лет тебе поболе исполнится, я гостей пришлю, сватать тебя буду. Пойдёшь ли за меня замуж?

— Пойду.

— Вот и сговорились. А до тех пор про то, что меня видела, никому не сказывай. — С теми словами и ушёл.

Не успела Златка двери запереть, как матушка воротилась: «Не приходил ли кто в гости, в двери не стучался ли?». — Злата и рада бы сознаться, что молодцу незнакомому отворяла, воду подавала, только язык, будто заколдованный, совсем другое говорит. А потом поразмыслила сама с собой, да и успокоилась: «Разве стал бы серый Волчище средь бела дня в дом приходить, водицы спрашивать? И глаза у Волка, как огонь горят, а у незнакомца – цвета небесного. Нет, не Волк то был. Ведь слово я дала, что молчать буду. Не стану обещания нарушать, матушку понапрасну тревожить». — А матушка и рада радёшенька, что судьба страшная доченьку-кровиночку стороной миновала, Зверю жуткому она не досталася.

Только судьба-то кругом земли обошла и обратно пришла. Четыре лета с тех пор пролетело, да еще одно. Снова осень наступила. Осень хмурая, безрадостная – без ярмарок, без свадеб. Нечем на ярмарках торговать, да на свадьбах пировать. Нету нынче урожая. Значит, ждать голодной зимы. А Злата не о зиме голодной думает, о матери. Занемогла она, уж недели две на лавке лежит, не подымается. Отправилась девчурочка с утра раннего на реку бельё полоскать. Думает: «Буду бельё в речке полоскать, пусть все хвори матушкины течением унесёт. Потом солнышко лучиками пригреет, силы матушке даст».

А на реку через всю деревню идти. Вот проходит мимо колодца, там девицы, да бабы с коромыслами воду набирают, а чуть в сторонке незнакомец её стоит, словно кого поджидает. Ещё краше он ей показался, чем в сердце образ хранила. А тот увидал Златку – заулыбался:

— Здравствуй, Златушка. Хорошо ли ты поживаешь? Отчего печальная?

Злата от смущения зарделась, слова сказать не может. А молодец снова спрашивает:

— Помнишь ли наш уговор? Ждёшь ли сватов моих?

Злата головой кивает. Наконец, осмелела маленько, да и говорит:

— От кого же мне сватов ждать? Ведь я и имени твоего не знаю?

Смеётся в ответ:

— Это ничего. Со временем узнаешь. А теперь нам прощаться пора. До скорого свидания.

Долго Златушка незнакомцу вслед глядела. Когда уж совсем из виду пропал, обернулась к колодцу – не судачат ли про нее бабы с девками? А те, вроде как, ничего и не заметили. Лишь одна Бланка, мельника дочь, глазом хитрым покосилась, да плечиком передёрнула.

            Идёт Злата к реке, а  в голове всё о молодце мысли – кто он, да откуда? Шутит ли над ней, или верно жениться собирается? То так, то эдак прикинет. Замечталась, вот не на ту тропку и свернула. Вместо пологого бережка на крутой обрыв забрела. Осмотрелась по сторонам и места не признаёт: под обрывом по камням острым река воды тёмные бурные несёт, на обрыве деревья с кустами корнями, да ветками сухими меж собой переплелись, путь преграждают, солнце закрывают. Думает: «Нехорошо здесь. Выбираться поскорей надо». – Повернула обратно, а на пути куст шиповниковый стоит. Хотела обогнуть, а за тем кустом два огонька янтарным светом горят. Отступила к обрыву Злата. «Чур меня! Чур меня!» — шепчет. Только не помогают слова заветные. Вышел из-за куста волк поджарый злобный, на Злату глядит – скалится, клыки жёлтые показывает. Вот-вот набросится. Девчурка уж с жизнью своей распрощалась, как выскочил из чащи другой волчище, крупнее первого, сам серый, а на лбу пятно багровое, и ну на того кидаться.

            Покуда звери добычу делили, Злата через корни, через ветки на тропинку продралась и бегом домой. Да второй-то волк, видно, быстро с первым расправился, Злату нагонять стал. Побежала бы она пущей, да корзина с бельём тяжёлая, руки тянет, бежать мешает. Трава стеблями длинными ноги оплетает, шаг ускорить не даёт. А зверь-то совсем близёхонько. Слышит Златка за спиной его дыханье тяжёлое. Вдруг, чувствует, на руке левой, на запястье, зубы волчьи сомкнулись, накрепко держат. Собрала тогда все силёнки Златушка, да в волчищу корзину и кинула. Тот в рушниках, да подзорах запутался, руку отпустил, тут уж Златка во всю мочь к дому припустила.

            Только, как ни спешила Златушка, всё одно с матушкой проститься, благословение последнее получить не успела. Лежит матушка-красавица на лавке, не шевелится. Очи ясные не открываются. Грудь высокая не поднимается. На пол Златка повалилась, хотела в голос завыть, а голоса-то и нету – от горя ли, от страха ли пережитого немой стала.

            Осталась Злата круглой сиротушкой. Зажила в доме одна. Когда светло-то по хозяйству мало-мало хлопочет, а как вечереть начинает, так присядет на лавку, где матушка лежала, и слёзы горючие льёт. А совсем стемнеет – всё в окно глядит: горят ли во тьме ночной глаза пламенные, иль мерещится? Исхудала совсем. А тут ещё другая беда: не скопила матушка за жизнь свою богатства, а пока больна была, последнее на порошки, да на припарки истратилось. Где денег взять? Работы никто не даёт – год такой, самим бы перебиться, лишнего рта никому не надо. Уж до того дошло, что милостыню у людей добрых просить стала. Да разве кто подаст, коли та ни песню жалостливую спеть, ни про жизнь свою тяжкую слёзно поведать не может? Голосок-то звонкий, видно, насовсем пропал.

            Старейшина деревенский на сиротку смотрел-смотрел, да и сжалился. К мельнику определил: «У тебя хлеба много, а ртов мало. Будет тебе помощница. А дочке твоей – подружка». — Только у дочки мельниковой, у Бланки, и без того подружек сердечных хватает. Губки кривит, ножкой капризно топает:

— Не нужна мне в подруги сирота немая. Смуглая она, собой не хороша. Не хочу ее видеть!

У самой-то Бланки кожа, что сметана, белая, косы тугие, словно спелая пшеница в поле, очи карие бархатные. У мельника тоже сердце к Златке не лежит, да куда деваться, как старейшину ослушаться?

А Бланка опять за своё:

— Раз старейшина её в помощницы тебе определил, так пускай на мельнице живёт, с глаз моих подальше.

Испугался мельник:

— Да ведь мельница-то на самом краю деревни стоит. Черти там по ночам гуляют, муку мелют!

— Коль Волк её живой из леса отпустил, и сам чёрт ей теперь не страшен!

«И то верно — думает — Вон, на запястье у неё след от зубов волчьих. Знать, отметил её Зверь. Разве можно такую-то в дом пускать?».

            Стала Златушка на мельнице жить. Днём мешки тяжёлые таскает, а вечером за работу хозяин лепёшек чёрствых ей бросает. А девчурке, вроде, и всё равно. Без матушки родимой совсем жизнь не мила. Пристроится среди мешков, куклу тряпичную к себе прижмёт, сухари грызёт, да плачет.

Так один месяц прошёл, да второй пролетел. Декабрь студёный уж к концу подходит. Последние дни шибко вьюжные выдались. Дорогу к мельнице совсем замело. Зерна-то почитай не осталось, вот мельник уж неделю как носу и не кажет. Златка последнюю лепёшку по кусочкам делит, растягивает, да размышляет: «Может, заболел мельник? Али в деревне что приключилось? Ежели завтра никто не явится, так сама к людям пойду». — Не успела подумать, как слышит – стучится тихонько кто-то. Встрепенулась было дверь отпирать, да забеспокоилась: «У хозяина ключ есть. Да и ночь ведь на дворе. Кто в такой-то час придти может?». — Вспомнились разом истории страшные про разбойников-душегубов, да про нечисть жуткую. Забилась среди мешков поглубже и сидит ни жива ни мертва. А из-за двери голос знакомый: «Коли здесь ты, Златушка, отопри поскорее мне».

«Разве способен человек так чужую речь повторить? А коли сила нечистая меня морочит, так ей никакие замки не помеха». – Отомкнула дверь ключом, а там – молодец стоит:

— Здравствуй, Златушка. Здравствуй, радость моя. Как тебе живётся-поживается?

Молчит Злата, только слёзы по щекам катятся. Погрустнел и молодец:

— Вижу, нелегко тебе приходится.

Рученьку её в свою взял, а другой поглаживает. А как след от волчьих зубов увидал, начал то место целовать.

.

.