Автор: Синие туманы бродили над ним, а водная гладь морщилась от бурных пузырей, что поднимались со дна. Седыми дымами курились коряги, валуны и другой сор. Тлели огоньки, и неясно было, глаза ли это чьи-то, или гнилушки светятся.
В их мёртвом, призрачном сиянии Веленя увидел сидевшего на корточках человека. Босого, в рубахе поверх исподних штанов. Он костистыми худыми руками закрывал лицо.
Но разве мог не узнать Веленя старшего брата!
– Устин! – Завопил так, что дымы в сторону отнесло. – Устин, братушка!
Плечи человека затряслись, он ещё больше втянул в них голову.
Веленя подлетел к Устину и прижал его к себе отчаянным объятием.
Устин разрыдался в голос, шепча сквозь всхлипы: «Веленя, подсолнушек мой ясноглазый…»
Для Велени Чушкин Зад показался краше Ирия, где живут и заряницы, и ночница, и Сирин, и Алконост. Не крик ли одной из них он слышал в лесу, когда сделал шаг к встрече с Устином?
Веленя исступлённо улыбался, глядя поверх макушки брата, вдыхая запах гари, потных волос и подкисшей крови.
Вдруг что-то ощутимо кольнуло его возле ключицы.
Вот же осёл Веленя! Нужно было в село сбегать, у матушки хоть какой-нибудь еды попросить. Или у бабки сухарика – она хлеб вообще не ела, норовила подсушить да внуку сунуть.
Он отстранился, крикнул: «Братушка, жди здесь! Я мигом!»
– Не нужно ничего, – с сожалением сказал Устин, опуская руки.
И только сейчас Веленя увидел его лицо.
Без глаз, носа и губ – сплошь рана от ожогов.
Устин кхеркнул, высунул тёмный, в язвах, язык и откашлял кровавый кусок.
– Ливер отходит… – прохрипел он. – Это от газов… которыми нас потравили.
– Братушка… как же ты без глаз-то… – заплакал Веленя.
– А ты пособи братцу, – произнёс за спиной Велени Чушка. – Принеси ему глаза.
– Да где ж их взять-то? – обмер Веленя и тронул своё око.
Устин так подался к нему, но Чушка мигом скользнул между ними и загородил Веленю.
– Иди домой, у вас дед с бабкой померли. Вот глазами и разживёшься, – сказал он не оборачиваясь.
– А на что две пары? – спросил Веленя, не веря, что всё происходит на самом деле и что это он так спокойно спрашивает о богопротивном и мерзопакостном.
– Сгодятся, – отрезал Чушка. – Да не стой, иди давай.
Веленя поплёлся к селу, а вслед ему пророкотал Чушкин бас:
– Ишь, недоверчивый. Думает, запросто так мертвяка с того свету вернуть можно. За всё расчёт нужен, а тут – отдельный расчёт: за одного расхристанного – двое православных. А то и трое…
Веленя шёл и корил себя так сильно, что зубы скрежетали. Ну не сможет он у деда с бабкой, даже мёртвых, вынуть глаза. Против Бога это…
– А мертвяков поднимать – не против Бога вашего?
Перед ним снова стоял Чушка.
– Живыми жечь людей – не против Бога? – разбушевался он. – Со свету белого сживать – не против? Вот что, мать свою сюда веди. Устину совсем плохо. Тут добровольная жертва нужна, особенная. Только мать на неё способна.
Веленя не выдержал, повысил голос на старшего впервые с тех пор, как на свет народился:
– Я с тобой связался, мне и ответ держать. Сам брату всё отдам!
– И что, тебе жить не хочется? – с весёлым коварством, подбоченясь, сказал Чушка. – Жизнь же, по вашему, Бог даёт! Снова против него встанешь? А уж как даёт-то: кому полушку ржавую, голод да муки, а кому и червонец золотой и шапку соболью. Ох, как справедлив ваш Бог!
– Так, как вышло – не хочется жить, – твёрдо, как взрослый мужик, ответил Веленя, но тут же почему-то заплакал.
Чушка руки от боков опустил и глухо молвил:
– И ведь не врёшь, твёрдый орех лесной. Откуда всё у тебя: и сила, и голова… Первый раз вижу человека с душой…
– Значит, глядишь не на то, – огрызнулся Веленя, вспомнив, чему учили его бабушка с матушкой.
Чушка вдруг так свистнул, что Веленя на колени опустился, потому что всё кругом завертелось.
Не успел очухаться, как раздалась похабная песня, которую выводил нетрезвый, но чистый и высокий голос:
– Ёлки-моталки, дай мне, Наталка, дай… колечко поносить!
– Ёлки-палки, на тебе, Ванька, на… кончик помочить!
Веленя удивился, откуда здесь взялась дочка старосты Наталка, пьющая, беспутная, но добрая девка, которая ни разу не отказала матушке в мешочке муки, несмотря на запрет своего отца. Всё село слышало, как он высек её за то, что весной не осталось гороху на посев: всё раздала на похлёбку побирушкам. Наталка три дня на улицу не выходила, а потом на посиделках-беседах стояла. Когда парни говорили ей: «Дай, подуем на больное место», она не обижалась, скалила зубы и обещала дунуть в ответ.
Наталка была полураздета – в рубашке, без сарафана, но с шалкой на плечах. Она закончила петь, стала неистово хохотать и приплясывать, направляясь прямо в сторону оврага.
– Нет, Наталка, не ходи туда! – хотел крикнуть Веленя, но вдруг обезголосел, принялся плакать и утешать себя: сильная здоровая девка не даст выколоть свои глаза.
Он не смог отвернуться, увидел всё: и как Наталка сама скинула рубашку, закрутилась перед Чушкой и Устином, и как поползли по её телу пиявки, а потом змеи, щекоча и раззадоривая дурищу, и как с криком: «Мало! Ещё!» – она повалилась на землю, высоко задрав полные ноги, и как стали её терзать два мертвяка.
В стылом воздухе поплыл густой запах свежей крови, а весь овраг словно задёргался в такт движениям клубка тел. Темнота, ставшая пряной и липкой, ухала, стонала, вскрикивала.
Веленя лишь смог поднять к небу глаза и твердить первые слова молитвы, потому что память вдруг отказала и все остальные спасительные слова он позабыл.
Устин отвалился, упал на чёрную землю. Его тело исходило густым паром, как бывает, когда кружку с кипятком на холод вынесешь. Но нехороший был этот пар, красноватый, разивший железом.
Чушка скинул с себя всё, что осталось от пышнотелой Наталки – пустую кожу да огромную, золотую, как пшеница, косу.
И тут Веленя увидел чудо: с земли поднялся не больной, гниющий заживо брат, а налитый силой богатырь.
– Ну где же ты, братушка мой малый, отрада жизни моей! – бодро закричал Устин, шагая к Велене. – Давай ещё раз обнимемся, милый подсолнушек! Спасибо хочу сказать братское!
Веленя не мог и не хотел порадоваться исцелению Устина. Он тронул крестик на шее, нащупал корочку подсохшей крови и понял, что и его брат мог высосать, как Наталку. Но Чушка встрял между ними и тем самым Веленю спас.
Ох, что же наделал Веленя! Какой грех на себя принял, какую беду миру принёс!
«Нужно бежать в село, повиниться, рассказать, что поднятый по неведению мертвяк Устин может наделать беды», – подумал Веленя, но не смог тронуться с места.
Устин уже навис над ним новым, сильным телом. Пропитанная кровью одежда служивого треснула по швам на руках, взбугрившихся силой.
.
.
