Автор: – А ну прочь! – рявнул на него Чушка.
Устин хохотнул, потерял интерес к Велене и зашагал в село.
– Ты это… беги, орех, отсюда. Беги туда, где земля чиста. Хотя есть ли такая на свете, – сказал Чушка, который присел рядом и жалостливо уставился на Веленю.
– Ты же не убежал, – тихо возразил Веленя, к которому хоть голос вернулся. – Дитя обречённое спас. Меня заслонил от брата.
– Что я? – отрешённо и горько молвил Чушка. – Мой мир – Тьма. Как и твой Бог, заставляет жить по своим законам. Беги, орех, прочь. Может, бег и есть единое спасение.
– Помоги остановить его, – взмолился Веленя. – Ошибся я. Но ведь всё село пострадает. За что людям такое?
– Не могу! – отрезал Чушка и растаял во мраке.
Только сейчас Веленя заметил, что ночь всё никак не кончается. А ещё вспомнил, что днём его никто не заметил, даже собака не почуяла. И пичужки не испугались. И видит он всё в темноте хорошо, как кошка.
Может, он мёртв? В лесу заснул и не пробудился?
Веленя поднял голову и попытался прочесть молитву.
Но раздался крик, такой же, какой он слышал в лесу. И вырвался он из его рта.
Вот как… Чем же он расплатился с Чушкой за Устина? За одного расхристанного – трое православных…
Кто поможет отступнику и преступнику, которым из-за любви к брату стал Веленя?
Ой да где же вы, птицы райские? Нешто перестали своими крыльями осенять землю? Нешто побоялись Тьмы или Бога? Нешто вы не родились вместе с этим миром?
Не докричался Веленя ни до кого. Да и правильно это: миропорядок – не деревянная лошадка, которую дед починит; не тряпочный мячик, который бабушка залатает. Сам поломал, сам и восстанавливай.
С этой мыслью в Веленю хлынула сила, которая будто бы приподняла его над землёй. Он вытянулся стрункой и напрягся. Сначала тёплый воздух овеял его лицо. Потом холодный ветер стал трепать старую, шитую-перешитую одежду.
Далеко внизу прилегла трава, согнулись кусты, замахали ветвями деревья. Посыпалась глина в овраг.
Веленя глубоко-глубоко вздохнул и рванулся ещё выше в небо. Его неловкие, непослушные крылья то попусту взбивали темень, то опускались. Все косточки дрожали, но Веленя вновь и вновь устремлялся вверх. Не оставит он своё село, не улетит в другие края, не будет искать спасения в Ирии.
Он – птица Велень! Он заслонит от беды тех, кого любил и любит.
***
– Вот Танюшка с Антипом, а здесь я мать и отца положила, – говорила согбенная старушка человеку в потрёпанной солдатской шинели, который часто и натужно кашлял, прижимая платок к губам. – А Веленюшке и крестика негде поставить. Пропал сыночек мой меньшой, кровиночка ненаглядная. Всё тебя, Устин ждал, каждый день на тракт бегал.
– Мама, а ведь Веленя мне являлся три раза. Заставлял ползти к своим, когда ранили. Из смерти тянул. Домой звал, – отвечал служивый.
– Это ж когда было? – Старушка смотрела на старшего почти белыми, выплаканными глазами.
– Так три года назад.
– Не может быть. Веленюшка ещё жив был. И мать с отцом тоже. Если не его душенька светлая тебе являлась, то кто же тогда?
– Нет. Это брат был, – упорствовал служивый и хмурился, вспоминая то, о чём рассказать нельзя. Сжимал зубы до хруста, постанывал.
Старушка думала, что сына терзают боли, отстранялась, замолкала. А потом не выдерживала и говорила:
– После того, как мой птенчик ненаглядный меня покинул, чудеса стали случаться. То монетку на столе найду, то маслица кусочек в подполе. А однажды выхожу в огород, а там три курицы бегают! Вот и думаю, что Веленюшка меня и на том свете не забывает.
От этих слов матери служивый стонал ещё громче.
* Велений — старинное русское имя
