Автор: Веленя шагнул на полянку, точно заколдованный.
– Сейчас, дщерь любая, сейчас могилка тебе готова будет, – приговаривал мужик. – Ляжешь во сыру землю. Заснёшь сладко.
– А сарафан, батюшка? – спросила девка. – Где мой сарафан новый?
Тут Веленя узрел, что она сидит, только в лунный свет одетая.
– Сарафан, Танюшка? – переспросил мужик и улыбнулся, устало смахнул пот со лба. – А Веленя принесёт. Домой сбегает, в сундуке за печкой возьмёт и принесёт.
– Какой такой Веленя? – спросила девка и обернулась.
Веленя не бросился наутёк только потому, что у него отнялись ноги: девкино лицо было всё в чёрных язвах, на месте глаз и носа – провалы.
– Брат твой, Веленя, который родился после Устина. Ты его не видела, утопла к тому времени.
– Пошто смущаешь меня, батюшка? – сказала девка. – Ты тоже знать не можешь: сам утоп, бросившись меня из омута вытаскивать.
– Так родительская душа всё о своих чадах знает, – вздохнул мужик. – Сбегает Веленюшка за сарафаном и для меня могилку выкопает. Вместе и ляжем, по-семейному. Так, Веленя?
И Веленя против своей воли кивнул.
– Подойди, обниму тебя, братик, – ласково сказала девка.
Веленя шагнул к ней.
Но вспомнил слова бабушки о лярвах, которые кем хочешь могут прикинуться. А стоит только три раза с бесовским наваждением согласиться, как сам таким же станешь. И уж упаси Господь лярву до себя допустить. Вопьётся болотной пиявкой и не отстанет, пока не сгубит.
Тут птица-ночница тряханула перьями, отчего на небе высыпала тьма-тьмущая мелких звёзд, похожих на разлитое сияющее молоко. Всё стало видно, как днём.
И осознал Веленя, что полянки нет. А стоит он прямо у Чушкиного Зада.
Веленя не позволил себе перевести дух, достал из кармана зипуна ножичек. Его Устин подарил, когда собрался на войну ехать.
Ну что ж, решаться нужно на страшное и богопротивное. Иначе брата не увидать и не помочь ему.
Веленя полоснул ножом по ладони, даже не поморщился, хотя руку как холодным огнём обожгло. Сжал покрепче пальцы, чтобы кровь не капала, а лилась. Стоял-стоял, кропя кровью тухлую землю Чушкиного Зада, но мертвяк так и не появился.
Загоревал Веленя, поплёлся домой, думая о том, что скажет матушке – ни короба, ни грибов. И о том запечалился, что Устину не помог.
Стало светать, и над селом распустила крылья птица-утра заряница. Под птичий гомон мир омывался росами, готовился к трудному дню.
А Веленя чувствовал себя оплошавшим везде, где можно. И никому не нужным. Да и как теперь на свете жить, коли брата, можно сказать, своим недотёпством во второй раз сгубил?
– Далёко бредёшь? – услышал он голос.
Поднял глаза: перед ним стоял не то что лохматый, а просто дремучий от волос мужик. Его космы были все в саже, которая сыпалась на плечи и грудь, а потом на землю. Травка-муравка в этом месте съёживалась, чернела, и по земле расползалась выжженная язва.
Веленя вздохнул, потянулся к шапке – снять, поприветствовать старшего, да и заплакал. Потому что и шапку потерял.
– Эх, народец сопливый какой… – неизвестно к чему сказал незнакомец. – То зовут, клянчат, то сразу же бегут. Или слёзы точат.
Веленя закашлялся: на ветерке он никакого запаха не почуял, а как стих неугомонный, так от мужика потянуло тем смрадом, какой можно ощутить возле скотомогильника.
– Ну вот, хоть признавать стал, – осклабился мужик. – А то реветь, как девка малая, вздумал.
Веленя набрался сил и пристально глянул на него. Солнечные лучи высветили мертвячью прозелень с сине-красными пятнами там, где не было обугленной корки.
– Чушка… – сказал как охнул Веленя.
– Он самый, – отозвался мертвяк. – Не ожидал при белом свете увидеть? А мы такие… неуёмные. Ну, говори, зачем поднял?
И Веленя всё рассказал. Попросил вернуть брата. Ибо мнил, что его в живых нет.
Чушка на миг призадумался. Из его чёрных губ выползла блестящая пиявка. Он ухватил тварь негнувшимися, обожжёнными до угля пальцами, положил на зуб и с хрустом прикусил. Брызнуло вонючей жижей.
Веленя почувствовал, что сейчас свалится с ног, зашатался, но устоял.
– Верно. Помер твой брат. Но вернуть его можно. А вот наоборот сделать уже не получится. Так что решай, – сказал Чушка, и по его голосу стало ясно, что хорошего от него ждать не стоит.
Но что делать? Когда Веленя закрывал глаза, видел убитых солдат. И сердце заходилось такой болью, что терпеть невозможно.
– Прошу тебя, Чушка, – протянул к нему резаную ладонь Веленя. – Верни Устина.
Чушка цыкнул зубом, выплюнул пиявкин хвост, развернулся и зашагал к луже на дне оврага. Не оборачиваясь сказал:
– Придёт твой Устин. Встречаться здесь будете, мертвякам в избы нельзя. Приходи к вечеру. Не смей родным сказать – брата тогда не увидишь.
Солнечные лучи пронизывали Чушкину спину насквозь там, куда попал заряд картечи.
***
А Веленя решил: здесь ждать будет. Никуда не уйдёт, пока брата не увидит.
Присел у корней молоденькой ивы и застыл.
Мимо прошли девчонки – в лес по грибы собрались, но его не заметили. Пробежал за ними чей-то пёс, даже не залаял. Пичужки пугливые спокойно запорхали в ветвях. Веленя рукой махнул, но отогнать не удалось.
В селе беспокойно было, на колокольне звонили, как покойнику, кричали о чём-то мужики возле избы сельской управы. Видать, беда какая-то случилась. Веленя забеспокоился о матушке, о бабушке с дедом так сильно, что собрался было бежать домой. Но тут же вспомнил Чушкин наказ. Так и остался сидеть, пока две силы точно рвали его на части.
Уползло за край неба натрудившееся за день солнце, по земле протянулись тени. Девчонки с коробами вернулись, и пёс протрусил рядом, мотая хвостом в репьях.
Только тут Веленя понял, что не видел птицу-заряницу. В груди сразу возникла холодная пустота. Как же миру без заряниц-то? Как ему самому без покровительниц-обережниц?
Но он подавил сожаления и стал думать только о брате, каким красивым и сильным он был, как походил на отца, которого довелось увидеть на поляне. Ещё сильнее, чем сам Веленя. Пусть батюшкой и сестрицей обернулись лярвы, но ведь кабы не эта нечисть, Велене никогда бы не узнать ликов тех, кто погиб до его рождения. Получается, что и от богопротивной части мира есть толк. Ой, нельзя так думать, грех это! Лучше все мысли направить к брату.
Приди, родимый, только приди! Кормилец и заступа, надёжа и правило! Услышь, где бы ни был!
Стемнело. А вдруг ночница сюда путь позабыла? Да и пусть, надоели сказки, которыми Веленя сам себя тешил. Только бы братушку увидеть, других мыслей-желаний у Велени нет.
Не усидел он на месте, ринулся к оврагу.
.
.
