Автор: Не удивляйтесь, любопытный читатель, но в этом повествовании вы не найдёте даже намёка на связь моих слов с гениальным произведением папаши Хэма (да простит он мне мою фамильярность, но мы в некотором роде – коллеги по цеху), кроме определения имени героя, не по прозванию его среди людей, а мерою времени человеческого пребывания на белом свете. Также в моём рассказе не будет бушевать море, не найдётся места рыбакам и рыбам, по причине надобности описания горной местности, совершенно непригодной для помещения сюда водных просторов бескрайнего океана. Несхожесть в сути двух, по времени очень отдалённых друг от друга сказаний, существует ещё и потому, что автор позднего рассказа никогда не бывал близ необозримых водных стихий и сумел наслаждаться только зримой доступностью глади озёр и бурным течением горных рек. Но вместо буйных вод океана, автор желает показать читателю бездонные глубины небес, их обитателей, которые схожи с ангелами, что несут на своих крыльях красоту Божьего мира, соизмеримую только с радостью человеческого взгляда, внимающему этим чудесным обновлениям живописных полотен вышнего Творца. Не претендуя на славу мудрого Хемингуэя, автор пробует рассказать о своём понимании радости и печали людей, их одиночества среди непонимания простых истин, однако, порой незримо, дарующих счастье в недолгом пребывании среди роскошных видений земного бытия.
Старик сидел в глубоком кожаном кресле, поставленном под небольшим навесом у крыльца своего дома. Весеннее солнце щедро освещало уголок его пребывания и, похоже, он наслаждался юным, ласковым теплом начала светлого дня, откинув голову на спинку кресла и прикрыв глаза. Но вот лёгкий трепет беспокойства потревожил безмятежность его лица, старик открыл глаза, поднялся на ноги, обнаружив кряжистую фигуру, где угадывалась несгибаемая выправка кадрового офицера, слегка согбенную прожитыми годами, но напоминавшую крутым изгибом плеч о мощной мужской силе в период её расцвета. Взявшись за спинку кресла, он не без труда передвинул сидение к центру двора, поднял голову к небу и, сунув пальцы рук в рот, по-молодецки засвистал, оглашая воздух, заученными навсегда звуками понятного кому-то призыва. Звуки взлетели к небесам, а вслед им с крыши дома рванулась в полёт стая голубей, закружилась над землёй, уносясь в голубую небесную высь. Старик вертел головой, следя за кружением птиц, покуда стая выстраивалась в необходимый порядок разлёта, и присел в кресло, когда голуби обратились в малые точки на огромности картины небесного пространства. Он снова прикрыл глаза и будто бы задремал, но его сознание ясно рисовало для него одного понятное движение птиц на недоступной глазу высоте. Что делать, если прожитые годы утомили чувства и силы, но оставили светлую память происшедших событий, а всё происходящее ныне и есть лишь повторение твоего прошлого участия в жизни? Память – одно из самых удивительных человеческих чувств, которое никогда не утрачивается людьми, желающими помнить прошлое. Теряют память только злодеи, чьё прошлое темно и жутко, Господь лишает их добрых чувств, ввергая в безумие.
Полёт голубей – светлая радость незабвенного детства, юности, как песни матери и сказки бабушки, остаётся с тобой навсегда, до окончания жизни, а может быть и потом, когда на крыльях голубиной стаи ты вознесёшься в небесное царство и там обратишься птицей Божьей — той мечтой крылатого детства, в которую всегда верил. Старик и сейчас верил своей давней мечте и потому мысленно парил в небе и видел, как кувыркаются в нем его любимые голуби и следил, чтобы они не увлекались «боем» чрезмерно – до смертельного падения на землю. Бывало и такое, всем хочется первенства и птицам тоже, у них свои соревнования – кто выше взлетит, кто ниже всех кувыркнётся с той невероятной выси. Но, слава Богу, все они всегда возвращаются домой от любых просторов и высот. Что нельзя сказать о людях, в том числе и о собственных детях. Вылетев из гнезда для познания жизненной науки, дети редко возвращаются назад даже своей памятью, но почему они так жестоки в этом беспамятстве к малой родине и родным лицам – неразрешимый вопрос нынешних и прошлых взаимоотношений отцов и детей. Старик родился и вырос в одном месте и, помотавшись по белому свету, здесь же оставался жить, наверное, потому, что разумом, насыщенном видами скитаний по местам далёким и близким, понимал бессмысленность перемены мест в поисках лучшего бытия или желания начать жизнь в новом мире – светлом и чистом, без греховной вины в событиях прошлого времени. Лучше всего жить там, где в сюжетах жизненного пространства остались твои детские и юношеские годы, а с ними и ты сам продолжаешь жить в них – деревьях, реке, и даже камнях. Он знал, что счастье человеческой души – это лишь прекрасные мгновения в узнавании красоты Божьего мира, что нет на белом свете территорий всеобщего счастья, счастливых государств и народов, а начать новую жизнь невозможно, даже за тридевять земель за тобой проследуют, живущие в тебе нравы и привычки, мироощущение и память прошлого. Всюду, всюду, в какую сторону ты бы не подался, тащишь с собою самого себя – любимого и нет. Уехать – не значит перемениться, это просто смена интерьера, обстановки природной или ещё какой-нибудь декорации, которые на некоторое время успокоят шатание разума, нечистую совесть, бродяжью сущность мыслей. У взрослеющих детей желание свободы столь велико, что её обретая, они теряют чувство меры вольных приделов и растворяются в туманных пространствах чужбины, проживая жизнь среди таких же иванов, родства не помнящих. Тяжело так думать отцу и время эту боль не лечит, родная кровь взывает к единению, но это твоя кровь течёт в жилах детей, а их крови в тебе нет, а внуки, никогда не видевшие деда, воспринимают тебя, как сказочное явление, нарушающее устои их понимания жизни (хотя какие устои у отроков неустойчивых), но вы уже не можете повести их за собой, показать пример силы и мужества и проигрываете сражение в битве за семейное единство.
Нет, его дети бывают у него, редко, но приезжают погостить. Гости они в своём родном доме, для них построенном и хотя все люди на земле только временные постояльцы, но существует же живоносный родник — родня, родина, где тебя ждут и любят просто так, за то, что ты есть на свете, да и само твоё появление, как дивный свет в глазах отчих, который вселяет в них радость и продлевает дни жизни. Эта радость заканчивается, когда начинаешь понимать, что твои дети чужие люди, а все их неудачные попытки осознать родство заканчиваются скорым отъездом и обещаниями бывать чаще. Но так повелось – меньше всего любви достаётся нашим самым любимым людям – только начинаешь привыкать к присутствию родных людей, а их уже след простыл.
Он остался один после ухода в другой мир жены – молельщицы и плакальщицы за весь род свой, а также знакомых и даже незнаемых людей, для всех живых просила милости Божьей и покоя умершим. Особо за детей, внучат и их семьи, просила подать им доброго здоровья, душевный покой и привести их в храм Господень. Старик слушал её молитвы и верил, что слова эти будут услышаны, очень уж истово молилась мать, слезу её молитва вышибала из сердца мужского, к невзгодам привыкшего. Теперь и сам пытался славить и молить Всевышнего, но не получалось той искренности в его обращениях к небесам. Мешали молиться мысли шальные, безбожные – лукавый смущает – наверное, вера ещё не окрепла, не объяла разум сознанием Господнего присутствия в каждом человеческом движении по времени жизни. Видно, Бог сам назначает молельщиков за род человеческий и словом дарит пронзительно-верным. Чтобы быть услышанным, надобно слышать боль и страдания человеческие, как свои собственные. В страданиях жив человек, а кто от боли умаляется, тем не суждена жизнь вечная. Жизнь вечную надобно заслужить, но и просто долгая жизнь земная, она зачем-то дана, на радость или для чего-то другого, ведомого только Творцу? Долгая жизнь с течением времени всё непонятней становится, всё неуверенней в ней себя чувствуешь – меньше людей рядом, готовых придти на помощь. Да и кто нынче помочь готов, измельчал народ, боится душу открыть перед людьми, как пред Богом. Хотя чего напраслину возводить на всех сразу, грех на душу брать. Соседский парнишка всегда готов помочь и звать не надо, сам приходит и выспрашивает – не надобно, мол, чего дедушка, как добрый друг поступает, и отец его ничего против их дружбы не имеет, тоже заходит за жизнь поговорить. Добрые соседи попались, но с другой стороны тоже сосед живёт, но человеком его трудно назвать.
.
.
