– Я не богиня, – Катрин почти цинично хмыкнулась. – И нет, мысли я твои читать не умею. Но думать надо про себя.
Николас вновь прикусил губу – напрасно. Рот немедленно наполнился новой порцией крови.
– Перестань кусать их. Хотя вид крови на твоей коже возбуждает, – Катрин откровенно издевалась.
– Твои глаза, Картин, что с ними? – Николас Руссель задал засевший в голове вопрос.
– С ними ничего, – она на мгновение обернулась, уколола взглядом. – Не нравятся?
– Нравятся.
Разве могло быть иначе? Николас неосознанно потянулся вперёд, хотел рассмотреть ближе, как раньше – в кофейне.
– Стой. Ещё не время, – Катрин выставила перед его лицом ладонь, остановила. – Но уже скоро, не переживай.
Он хотел схватить эту руку, прижать к себе, но поймал лишь воздух. Зато ауди медленно затормозила у высоких ворот фешенебельного особняка.
– Вот, вытри кровь. Не стоит ею маячить перед лицом других, – Катрин протянула ему яркий платок. Кислотно-зелёный полоснул по глазам. – Скажешь хоть слово о цвете – загрызу!
Женщина пригрозила вроде бы совершенно нестрашно. У всякого другого Николас понял бы сказанное шуткой. Однако Катрин Идо «всяким другим» не была. Взгляд Катрин отливал злостью, а поводок из нервов не отпускала. Руссель ничуть не сомневался: его в прямом смысле «загрызут», решись он высказаться…
– Не сомневайся. И хватит уже думать вслух, – Катрин щелчком заглушила машину. – Выходи.
Дом: длинные коридоры, гобеленовые портьеры, ковры на полу, а там, где не было ковров, лежала мозаичная бело-чёрная плитка.
«Антураж, как из фильмов прошлых столетий…» – Николас Руссель старался осмотреться, не вышло. Поводок растягивался от силы на полтора метра.
– Остановишься – не прощу, – Катрин вновь пригрозила. Николас вновь поверил.
Дверь в просторную комнату за ними закрылась будто сама. Катрин Идо прошла глубже, зашторила высокое окно:
– Раздеваться будешь или тебя раздеть?
– Мы сейчас?.. – Николас Руссель, видимо, оставил последние мозги где-то по дороге в эту комнату. Он вдруг испугался.
В полумраке глаза Катрин Идо светились, словно самоцветы. Такие глаза просто не могут существовать!
– Мы. Сейчас, – она повторила за ним чётко. Не позволила усомниться. – И тебе лучше немедленно раздеться, если не хочешь остаться БЕЗ одежды…
Прозвучало многозначное.
– Я хочу, – Николас Руссель ответил на автомате.
– Хах, поняла тебя. Тогда не жалуйся, – ухмылка перетекла в оскал.
Женщина шагнула к нему. Николас вздрогнул. Полтора метра – это действительно мало.
Если бы Николас Руссель верил в сверхъестественное, он бы однозначно приписал Катрин какие-нибудь сверх способности. Но он не верил. Или верил?
– Твоей одежде будет плохо. Я слишком долго ждала. Точно не хочешь помочь себе? – голос Катрин прозвучал глухо.
– Ждала? – часть про одежду Николас Руссель не расслышал.
– Два года, десять дней и четыре часа, – Катрин потянула его к себе ближе за лацкан пиджака.
– А? – горло Николаса сдавило ошейником. Его там быть никак не могло, но отчего тогда стало трудно дышать?
– Ты слишком много смотришь по сторонам. Но всегда мимо, – пылающие яростью топаз и сапфир оказались прямо напротив.
– Мимо? – он сегодня соображал совсем плохо.
– Не помнишь ведь, да? – разноцветные глаза прикрылись веками. Катрин сдавленно рыкнула.
Николас Руссель почувствовал боль – кожу на груди порвали чужие ногти.
– Тсс!… Не помню?
Что он должен был помнить? Юноша непонимающе моргнул. Он раньше знал Катрин Идо? Быть того не могло! Такие, как эта женщина, не забываются!
– Ясно, – по нервам полоснуло гневным. Катрин почти выплюнула краткое. – Тогда не важно. Больше всё равно не отпущу.
– Больше не отпустишь? – Николас Руссель всё ещё не понимал.
Они же встретились два дня назад на парковке у медицинской клиники. Колесо на машине Николаса оказалось пробитым…
– Колесо ты помнишь, а меня, значит, нет? – Катрин резко дёрнула, вытряхнула его из рубашки. Куда делся пиджак, Николас так не уследил.
– Это было два дня назад! – почему-то Николас чувствовал, что должен оправдаться. Однако с каждым произнесённым словом видел всё сильнее темнеющее лицо Катрин.
– АЙ! – заглушить крик не получилось. Болью резануло в паху и шее. Из глаз брызнули слёзы. – За что?
Голую спину оцарапало шерстью.
– Даже теперь не помнишь? – Катрин забралась на него сверху. Кровать спружинила мягко. – Не помнишь, как клялся не уходить?
Разноцветные глаза блестели ненатурально ярко. Омуты обратились в океаны. Катрин Идо была в бешенстве.
– Я не помню, Картин! – прозвучало жалобно.
– Тогда вспомни вот это! – Катрин Идо резко содрала с него штаны, но обнажённым не оставила – натянула на голову жёсткое одеяло.
Натуральная шерсть кололась и натирала, обжигала кожу, сдавливала дыхание и лишала способности внятно мыслить. Ошейник на шее затянулся сильнее. Теперь даже крика не получалось.
Николас Руссель забился. Неистово, отчаянно. Забился так, словно чувствовал скорую смерть. А Катрин напор не ослабляла. Она стискивала руки на его шее и собственным телом туже затягивала одеяло вокруг нагого тела.
Минуты-столетия обратились мгновениями. Дыхание – заполошными огнями под закрытыми веками. Боль и тяжесть в паху отразилась в сердце и ВСПЫХНУЛА.