Автор: Он вспомнил.
Вспомнил маленькую девочку, что спас на дороге. Вспомнил её благодарных родителей. Вспомнил ласковое «до встречи, братик» и ладошку, протягивающую ему леденец. Мятный вкус он не сильно любил, но ребёнок улыбался так ярко.
А потом… всё было хорошо.
Только наутро случилось больно.
Тело не слушалось, горло хрипело, болело везде. Ног своих он не чувствовал. Двое мужчин в белых халатах часто маячили за окном его палаты, но лиц он не помнил.
«Маски!» – Николас Руссель замер, перестал брыкаться и услышал тихое, почти неразличимое:
– Николас, вспомни!..
– Пусти, я помню, – Николас Руссель произнёс тихо.
Жёсткое одеяло немедленно сняли, шерсть улетела в угол комнаты.
– Николас… – глаза больше не злились. В них была тоска. Омут.
– Картин, ты ведь была там со мной всё время? – Николас Руссель попытался поднять руку. Кожу саднило. Больно.
– Была и ждала, даже когда ты ушёл, – Катрин Идо отползла от него к краю кровати, уставилась на собственные ладони. Те покраснели и явно зудели. Девушка смотрела на них невидящим взглядом.
– Ты не вернулся. Хотя и уходить не должен был. Почему же ушёл, Николас? – теперь Катрин кусала свои губы. – Я ведь делала всё так, как ты хотел. Ни разу не сказала слова против. Я ведь…
– Я не помню, как уходил, Картин, – Николас Руссель вспомнил всё, что было ДО и ПОСЛЕ, но не то, почему оставил единственного светлого человека, кого полюбил.
– Ты ушёл ночью, – Катрин тускло улыбнулась. Больше оскала на её лице не было. Больше не было злости. – Оставил мне это.
Она кивнул в угол комнаты.
«Одеяло?» – Николас Руссель посмотрел на то, что едва не лишило его жизни, и картинка сложилась.
…
Этот мир никогда не был совершенным. Даже приятным его можно было назвать с трудом. Хотя на свою жизнь Николас Руссель никогда не жаловался: неплохая внешность, достойные условия жизни. Денег хватало не только на «себя порадовать», но и на «другим показать».
Николас Руссель жил в достатке, потому привык к улыбающимся лицам вокруг. Пусть таким улыбкам он не верил, что-то святое и светлое в его жизни было всегда.
Он любит рисовать и фотографировать. Чаще всего на его картинах появлялись образы молодых пар и маленьких детей. Николас Руссель любовался искренней радостью на таких лицах. Эмоции читались ясно. Но в тот раз истинные эмоции и помыслы он не различил.
Девочка дала ему леденец не «за доброту отплатить».
Как он в тот день доехал домой, он начисто забыл. Зато теперь вспомнил поздний звонок в дверь и тонкий детский голосок, умоляющий о помощи.
– Маме плохо, братик. Помогите! – девочка плакала и звала. Стучала в его дверь.
Он открыл. После всё потемнело.
В больнице ему сообщили об ограблении и насилии. В пустую квартиру посоветовали больше не возвращаться.
Высокий худощавый врач сокрушённо качал головой над ним и ничего хорошего перебитым ногам не сулил.
Он, Николас Руссель, оказывается, пытался оказать сопротивление грабителям. Вышел один, против троих.
– Хорошо, что ещё жив остался, – хмыкал на его вопросы полицейский.
Согласно протоколу, его избитого обнаружила соседка рано утром. В крови и собственной рвоте он пролежал всю ночь.
…Растерзанное тело долго не восстанавливалось, а память стоически не желала помнить «детали», так нужные для «расследования происшествия». В конце концов, от него отступились. Перестали мучить бесконечными вопросами. Велели сфокусироваться на выздоровлении. Николас послушался.
Руки, несмотря на содранные пальцы, слушались неплохо, карандаш в ладонь лёг сам собой. Только вот рисовать больше «маленьких и светлых», «невинных» не хотелось. Глубоко внутри занавешенными тяжёлыми шторами оказались воспоминания о случившемся. Детский голосок радостно напевал «мамочке» о том, что купит на деньги «доброго братика».
…Взгляд Николас Руссель всё чаще обращался в окно. Рисовать зелень-деревья-пейзажи ему всегда было скучно, их образы ложились на бумагу плоскими.
А потом он увидел ЕЁ. Белый халат. Маска на лице. Тёмные волосы лежат крупной волной. Улыбки или даже взгляда девушки Николас не видел, зато видел тонкий силуэт из окна своей палаты.
Девушка часто гуляла по узким дорожкам клиники, сопровождала то дряхлую старушку, то юношу с костылём, то высокого худощавого мужчину в точно таком же, как у него самого халате и маске.
– Доктор, кто та вторая, с кем вы часто гуляете во дворе? –Руссель с недавних пор боялся вопросов, но тут не выдержал.
– Картин? Она моя кузина, – глаза доктора над маской прищурились в улыбке.
–Поня-ятно, – Николас вздохнул. Объяснения оказались не слишком информативными. Их было недостаточно. Но как расспрашивать о том, кого даже ни разу не видел вблизи?
– Она же часто к вам заходит, господин Руссель. Разве вы не знакомы? – теперь в вопросе приподнялись брови доктора.
– Заходит? – он вскинул голову. Сердце в груди пропустило удар.
–М-г-м, – доктор кивнул. – Картин очень внимательна ко всем своим пациентам. Порой переживает больше, чем необходимо.
– Ко всем? – сердце в груди вновь запустилось. На пониженных частотах. – У неё много пациентов?
– Ха-ха, конечно! – доктор сдавленно рассмеялся. – Анестезиолог сопровождает каждую операцию, но Картин в основном работает со мной.
– Анестезиолог при хирурге? – Николас Руссель понятливо кивнул. Что-то такое он когда-то слышал.
Хорошие хирурги ценились на вес золота, а потому чаще всего набирали собственную команду в операционную.
– Ну, можно и так сказать, хотя Картин – вольная птица. Она часто помогает другим специалистам, – доктор прошёл к окну. – Вы ведь наверняка видели её с пареньком на костылях?
– Видел.
– Этому парнишке всего шестнадцать лет. Парень – нападающих в баскетбольной команде молодёжной национальной, а ещё заядлый скейтбордист.
.
.
