Автор: Наверное, это всё от того, что я заслушиваюсь дождем, когда он накрапывает этими сацумскими вечерами, ближе к ночи. И даже днём, наблюдая с парома плавающие стаканчики из-под кока-колы с крышкой отдельно, колыхающейся в канале по пути домой.
Зоркий глаз не обманет орла. Но он как у ворона подмечает одни недостатки.
И я прячу его в карман. Пусть там замечает отсутствие йен.
Жизнь в Кагосима-сити не настолько дорогая, как в Токио или в Осаке. В России жизнь, как мне кажется, намного дешевле. Но это всё по сравнению с моими предпочтениями и продовольственной корзиной. Мои предпочтения более чем экономны, но порою я позволяю себе немного лишнего, как сейчас, — глотаю литрами чай и кофе, пью дорогой алкоголь.
Коньяк единственный из дорогого, который переваривает мой организм. Поэтому я глотаю его литрами. Но если посчитать, за все две недели я выглушил две бутылки. Все из-за моего глаза.
Бутылки, конечно, были не пол литровые и не литровые. Но всё же у моего глаза стоит поучиться алкоголикам и жуирам…
Проклятый глаз заставил меня поселиться в самой распоследней гостинице, которую я только нашел для коммивояжёров и, будем говорить откровенно, не самого серьёзного поведения.
В самом деле, жить всю жизнь питая себя обязательствами и духовной едой, не самое лёгкое испытание.
Отсюда хорошо видна вся жизнь этого небольшого мотеля. Особенно с балконной ниши, — открытой и огороженной частыми прутиками парапета.
Но я не жалею.
Мне доставляет какое-то извращённое удовольствие наблюдать такое разбитое, плачевное отношение к общественным нормам и предрассудкам…
«Какое попустительство…», «Вы позорите наш город…», «Откуда вам это известно…».
Мне доставляет удовольствие наблюдать раздражённые разговоры на повышенных тонах, слёзы и горе, разбитых отношением к ним, покинутых женщин и малообещающим интрижкам мужчин, которые возлагают на них большие надежды. Мне это нравится, длинными, одинокими вечерами, ближе к ночи, на мокром асфальте заброшенных улиц, в грязных и полных разбросанных пивных банок и жевательных резинках мостовых, быть случайным свидетелем их ссор.
И это странно. Но не знаю почему, мне это нравится. Пусть вам на это ответит психолог.
Пусть заодно ответит и на тот вопрос, что такое искусство, и как он видит развитие нынешнего общества в рамках техногенного загрязнения окружающей среды.
Люди этой страны меня не поймут. Потому что эта проблема для них решена. Но всё же, приятно наблюдать грязь в той стране, которая лишена её по определению.
Я наблюдаю это всякий раз поутру, потому что не ложусь спать до рассвета.
И сейчас я вдыхаю запах этого зелёного чая, разглядывая угнездившихся на проводах птиц, словно истуканчиков Будды, терпеливо ожидающих пробуждения Кагосима-сити, — тёплого и слегка затуманенного дождем.
Снова у меня забит нос и это мешает мне отмечать все мелкие гадости того, чего лишены развитые страны, — а развивающиеся почти что этого не лишены и мне, как выходцу из последней, не без ехидства приятно отмечать это.
Открываю банку с огурцами, которые посоветовала мне госпожа Оитсуко. Надеюсь, вам неинтересно, как я сплю. Жутко храплю, когда у меня хорошее настроение, а после встаю и жую маринованные, солёные огурцы. Не знаю, зачем я это делаю. Для того, чтобы тратить деньги на дам несерьёзного поведения, мой глаз категорически против. А солёные огурцы, как известно, поднимают потенцию. И зачем она мне? Пока я так паршиво разговариваю на английском, ни одна интеллигентная дама со мной не задумает флиртовать.
Жую огурец, представляя себе колбасу и напрочь позабыв о здоровой пище, вытаскиваю ту из покоробленного холодильника.
Немного хрена и бутерброд готов.
Завтрак холостяка. Только потом будут проблемы с пищеварением, но они будут потом, а потому они мне сейчас неинтересны.
Прикасаюсь вновь к ручке двери мокрой дождливой погодой в который раз, и делаю вид, будто ещё что-то забыл. У меня всегда это так хорошо получается, что хозяйка даже не смотрит в мою сторону и не обращает внимания на зеркала, в которых я отражаюсь. Слоняюсь в его проулках и закутках, надеясь убить ещё немного времени, чтобы только не возвращаться назад.
Госпожа Оитсуко уже привыкла к моей пасмурной физиономии и совсем не обращает внимания на мой многозначительный глаз, которым я проверяю этикетки на наличие эмульгаторов и геномодификантов. Я ей безрадостно улыбаюсь, кладя на стол возле кассы то, что отобрал за последние полчаса и оглядываю её уставшее лицо. Она уже немолода, но и не стара. Понимая моё сочувствие, её разбирает какой-то нездоровый смех, и она говорит на хорошем английском фразу, которая до меня доходит не сразу.
— Каждый раз, когда мы ложимся спать, умирает один человек, — цитирует она распространенную СМИ рекламу, — но кто знает, сколько зарождается каждый раз, когда я стою в ночную смену. Простите, это юмор ЮАР.
Я запоздало смеюсь чёрной шутке, а госпожа Оитсуко отсчитывает мне йены. Кладёт в небольшую плошку для сдачи, оригинальную своим неординарным назначением и гравировкой.
В ней есть прорезь для сен, чтобы было удобно сгрести всю мелочь, не пытаясь выуживать ту с плоской стенки, как в магазинах на моей родине.
Прикреплённая огромным болтом с кончика рукоятки и приклеенная к бронзовой подставке, она тускло мерцает матовым светом в дневном освещении газовых ламп, и мне кажется, что я немного ошибся с Бренновским интерьером, — но мне простительно, ведь я не психотерапевт.
— Благодарю, — сухо отвечаю Аннэт Оитсуко. — За обслуживание и за юмор.
— И не говорите, обслуживание здесь, как юмор.
Очевидно, она принимает мой комплимент за двусмысленность и мне приходится вступить в более длинную беседу, чем в прошлый раз.
— Вы хорошо говорите по-английски. Я знаю. Мне знаком хороший английский, хотя я им и не пользуюсь.
Мне приходят на ум отрывки из Аннет Деларбр, но я запомнил одну лишь строчку: “Etoile de la mer, priez pour nous”. И она крутится у меня в голове, не оставляя ни на секунду.
Что-то неладное в последнее время творится с ней.
— Курите больше, — говорит госпожа Оитсуко и подает мне банку с солёными огурцами.
Не могу не ответить на такое чудесное ехидство, но потом понимаю, что такие разговоры могут обидеть её, и моё отупение происходит на самом деле из привычки много курить.
.
.
