Автор: Госпожа Оитсуко ставит свою на металлопластиковую поверхность стола. Нарушает мое молчание:
— Снайпер.
— И ещё какой, — пуская дым через ноздри, киваю я. — Попала в самое уязвимое место… в голову. Через сердце, — добавляю. Улыбаюсь. Но это не шутка. И Оитсуко этим не обмануть.
— Чудовище прямо-таки какое-то, — пытается вернуть наш разговор в прежнюю тональность мадам-васаби, но плохо старается. — Стреляет пулями с… как это называется?
— Со смещенным центром.
— Верно! — Госпожа Васаби подмигивает мне, но я больше не реагирую, окончательно уйдя в себя.
Мы молчим.
— Завтра я уезжаю. — Приходит время прощаться, а я терпеть не могу прощания. Поэтому не говорю Оитсуко время, по которому отходит мой лайнер. — Я подарил бы вам чашку…
Ведь людям, которым небезразличен ты сам и которые небезразличны тебе, всегда нужно оставлять о себе что-то на память.
Пусть даже самые обыкновенные вещи.
Но меня одолевают сомнения, что она не тот подарок, который нужно и который стоило бы после себя оставить.
— Я приму любую.
— С недельным налетом от кофе…
— И сигарет…
— Верно!
— Всегда видно подарки, которые отрывают от сердца, — хлопая меня по сложенным в замок рукам, трясёт их Оитсуко. — Становится очевидно, что они от души.
Она стоит на пристани и высматривает меня, а я наблюдаю её из каюты, заглядывая в иллюминатор, и вижу, что она привела с собой дочь, — шестнадцати лет, может чуть младше.
И в моих мыслях всплывает немой укор: «Пожалеешь… пожалеешь…».
Быть может…
Возможно.
Кто знает…
Вернусь ли я сюда снова…
И что нас связывает?
Возможно родство духа…
А может быть, та ночь, в которой сквозь еле уловимый шелест падающих капель воды, оставляющей разводы на стекле, видны пустые улочки и тьма, встревоженная отсветами фар, проносящихся и не спеша курсирующих вдоль витрин авто, — неведомо откуда взявшихся, из-за угла и невесть куда пропавших, за поворотом, — есть доказательство закономерности случайных неслучайностей, в которых удивление происходящим уступает место восхищению непознаваемого замысла уготованных тебе дорог, разлук и встреч.
И я сажусь на диванчик, крутя незажжённую сигарету, а в моей голове пробегают строки из «Божьей рыбы» бессмертного классика, и я повторяю, как заклинание: «Добро возвращается… Добро возвращается…
Добро возвращается…»
Пятачок пепельницы…
Окурок…
Пепел на пальцах.
— Кончик носа… Вульгарность… Как вам такая танка?
— Кажется, это начало хорошего хайку, — серьёзно говорит Оитсуко. — А Сидибель – хорошее описание чернильной работы. Вы должны побольше уделять внимание своему здоровью, иначе я потеряю в курильщиках своего заядлого постояльца…
Я плыву, я верю, я меряю минуты. И мне кажется, что госпожа-васаби улыбается. Так нежно, так понимающе, так серьёзно. А в её глазах застыла Аннет Деларбр и звезда моря.
.
.
