Автор: Командир удивился его рапорту об отставке, пытался уговаривать, но влюблённый в свою память майор был неколебим. После некоторых формальностей, наш майор, совершенно свободный от службы, уставной дисциплины и прочих обязанностей – без дома и семьи, вышел в мир ещё малоизвестный, где надобно было жить без приказов, равнений, а по собственному желанию и способностям к умению проживать в мире алчном и недружелюбном. Пышных проводов не последовало, он немного времени отслужил на новом месте, но успел зарекомендовать себя, как знающий офицер и чуткий товарищ и его наградили именным оружием, доброжелательной характеристикой и добрыми напутствиями.
Ему повезло, он очень скоро устроился на рыболовецкое судно, надолго покидавшее суетливое пристанище людей – сушу, для промысла рыбы в необозримых океанских просторах. Такие условия новой работы ему сразу понравились, в отдалении от человеческих страстей легче переносятся муки любви, а тяжелая работа гасит брожение плоти, пусть даже очень легко возбуждаемой неуёмной памятью. Он сразу ушёл в море, а военная закалка характера и мышц тела помогла ему выдержать тяготы обучения профессии рыбака, и скоро бывший майор вписался в пёстрый рабочий коллектив суровых мариманов и отчаянных бродяг. Знакомство и дружба с такими людьми существовали, но ни к чему не обязывали – всё было временным и работа в море и отдых на суше, менялась только обстановка и условия жизни. На судне, во время всего похода действовал сухой закон, а на берегу эти трудолюбивые парни пускались во все тяжкие и после такого «отдыха» едва приползали на судно для продолжения трудовой деятельности. Такая жизнь рыбака считалась нормой, даже жёны, что ожидали их, как награда за тяжкий труд были общими – один уходил в море, другой являлся на смену, если не на белом коне, то при деньгах обязательно. Эта бесшабашная жизнь не приглянулась Майору, которого рыбаки так звали, обратив звание в прозвище, и он после первого прибрежного загула отстранился от всех пьяных мероприятий на суше, снял жильё и проводил время, познавая город и его достопримечательности. Еще, будучи отроком, он пристрастился к чтению книг, но на службе военной времени для такого досуга недоставало, и тут он принялся навёрстывать упущенные возможности для узнавания о прошлых событиях, так как любил книги познавательные, исторические. Женщины, конечно же, присутствовали в его жизни, но жертвовать ради них свободой он не решился, они того не стоили, да и отъезды на долгие месяцы в море гасили любую сердечную привязанность, кроме той далёкой, но и её образ потускнел во времени отдаления его взгляда от пленительной натуры – она редко снилась и уже не манила бегать за ней по просторам сновидений. Любовь минула, но признаться себе в этом было трудно, хотя недавно он этого желал, чтобы забыть о ней, но сделать этого не смог и научился мечтать о любви, которую представлял нежным облаком, плывущим в ареале небес недосягаемых в недоступности этой высоты. Несколько лет были проведены в некотором одиночестве, насколько так можно назвать положение человека читающего и глубоко понимающего прочитанное, умеющего создавать образы героев книг и ареалы их обитания, живущего несколько отвлечённо от многоголосия и суеты мира сего. Ко времени или нет, объяснить можно по-разному, у него появилась тоска-печаль по родным местам малой родины, может быть бессемейное, пустое существование желало объединиться с чем-то, если не в настоящем, то хотя бы с прошлыми видениями и людьми в них. За время работы на траулере прослыл трезвенником, но смелым и умелым рыбаком и добрым товарищем, сумел скопить приличную сумму денег и потому, устроив корешам по работе пир на весь мир, без сожаления отбыл домой, где его тоже уже никто не ждал. Родители умерли ещё во время его службы на Дальнем, сестра некоторое время жила в отчем доме, но вышла замуж и, продав имущество, уехала обживать просторы мужниной родины.
Как приехал отставной воин и рыбак на родину, закружилась голова его от радости видения просторов отеческих – купил дом у реки Вольгарки, где купался мальцом, обустроил жильё, завёл голубей и… женился. А что, если молод ещё человек, не утомился от жизни, не растратился телом и духом. Познакомился со своей суженой на службе, куда устроился начальником охраны трикотажной фабрики. На таких производствах женщин пруд пруди, но он долго держался особняком, потом приметил девушку, которая вроде и внимания не обращала на его бравый вид, а между тем некоторые под ноги бросались, лишь бы внимание обратить. В клубе познакомился и сразу, а чего тянуть – время не медлит, предложил расписаться, короче, по-солдатски – штурмом взял, хотя и против никого не было и соперников тоже. Мужики девок шустрых любят, а эта тихоня, но такой доброй и ласковой оказалась, а от добра добра только дураки ищут. Уже позднее, как вместе жить стали так и любовь в нём восхитилась, теперь уже не краденная – своя. Любил старик свою жену неброско, показушная любовь проходит быстро потому, как на обмане построена, а он берёг её от труда тяжкого и в заботах помогал житейских. А как сын родился, тут уж сам Бог повелел жену благодарить да лелеять, а потом совсем привязался к семье, домой спешил со службы, будто после долгой разлуки. Вспоминалась, конечно, старая любовь, но уже как-то вместе с прошлым временем, была служба военная, и женщина там тоже была красивая, но временная, а теперь жизнь постоянная, семейная. Молодая жена его прошлым не интересовалась, так оно и лучше, что было прошло и ничего не вернёшь, не поправишь, а станешь прошлым томиться, только усталость раннюю наживёшь и болезни душевные. Так и прожили, слава Богу, не бранясь, не бегая за чужими советами, а своим умом и любовью своей – тихой и верной. Плохо, что приходится жизнь в одиночестве доживать, но ничего здесь не поделаешь, судьба у всех своя, а жить надо, сколько отведено.
Вдруг звук выстрела потряс воздух, старик вскочил из кресла и тут на него, крышу дома и землю во дворе посыпались перья и безжизненные тушки голубей. Он быстро взобрался на крыльцо и увидел, что во дворе своего дома стоит сосед и перезаряжает дробовик. «Ты что же делаешь, сволочь», — закричал старик. Сосед зло ухмыльнулся и направил ствол в сторону старика: «А вот сейчас и тебя, старая калоша, подстрелю», — он прищурил глаза, целясь в грудь жертвы. Старик замер, но не от страха, от прилива ненависти к человеку, что принял образ зверя в его глазах и он, не мигая, смотрел в жерло смерти, имея одно желание – раздавить эту гадину собственными руками или умереть. Выстрел грянул, но опять вверх, сосед передёрнул ствол, и заряд ушёл в небо, а стрелок, торжествуя победу, закричал: «Что испугался, старый, ладно живи, а ворон твоих всех изведу сегодня!» — и снова стал менять заряд. Старик ожил от той угрозы и скрылся в доме. Сосед долго вылавливал небесную цель и уже хотел нажать курок, как щёлкнул пистолетный выстрел и стрелок, заорав благим матом, бросил оружие и, согнувшись от боли, схватился за руку, ещё недавно державшую палец на курке. Старик навёл пистолет на голову раненного врага и, наверное, застрелил бы его, но тут в его руку вцепился соседский мальчишка, невесть откуда взявшийся, со слезами на глазах твердя одни и те же слова: «Не надо, дедушка, дедушка не надо», — слёзы парня охладили кипящую ненависть, и старик обмяк и отдал оружие в руки юноши. Отдав именной пистолет, который давно уже не использовался по назначению, а вынимался из домашнего сейфа только для чистки и смазки, но выстрелив в первый раз, за долгое время молчания, сразу же попал в нужную цель, хозяин дома, двора и голубей, будто слепой шарил по двору, подбирал мертвых птиц и складывал на кресло. Слёзы неудержимо текли по его лицу, бороздя и без того глубокие морщины, но он продолжал свой нелёгкий труд, поднимая пернатых друзей для какой-то ему одному понятной и надобной цели. Горка убитых в полёте птиц росла, за забором выл, не переставая, сосед, посреди двора стоял мальчишка с пистолетом в руках, а вокруг уже собралась толпа сочувствующих и зевак. Люди молчали, молчали и милиционеры, прибывшие на место происшествия и знавшие хозяина голубей по его службе в охране, а старик стоял на коленях и, обняв руками груду убитых голубей, плакал. Плакал мальчишка, вытирая слёзы кулаком руки, в которой был зажат пистолет и почему-то никто оружие не отнимал, женщины тоже утирали слезу концами платков, а на другом дворе, за забором, врач скорой помощи бинтовал руку, беспрестанно воющему соседу и больше там никого не было – ни сочувствующих, ни просто любопытных и только жена раненного убийцы выкрикивала проклятия в адрес всего белого света, но никто этого не слышал или не слушал.
г. Талгар
.
.
