Автор: Лес и Солнце
Моё детство было богато на леса и грибы. Я любила лес. По нему было сладко шагать и размышлять, выдумывать разные истории. Лес наш был чистым, светлым, берёзовым, с канавами и воронками. Как-то бабушка сказала, что это следы войны, эти воронки — от взрывов, а канавы – это траншеи. И тут в моей голове понеслось – я видела эти взрывы, людей, которые прячутся в земляных, узких и глубоких траншеях, только почему-то это были не мрачные картины, а очень и очень увлекательные.
А ещё я завидовала бабушке, когда она рассказывала, что видела войну. Немцы пришли в деревню, и бабушка, девочка одиннадцати лет, пряталась в землянке. Я помню, она сказала, что им было нечего есть, кроме зерна, и они ели зернышки. Мне отчего-то тогда казалось, что это очень интересно, сидеть в землянке, прятаться от немцев и есть зерно. А ещё я спрашивала:
- Но ведь зерно не вкусное. Зачем вы его ели?
- Так ведь, нечего было больше есть.
- Ну и что? Так ничего бы и не ели.
Мне тогда было невозможно понять, как это настолько может быть голодно человеку, что он станет есть зерно.
А ещё бабушка очень часто любила рассказывать, что немцы тоже не хотели с нами воевать. В это я не верила. Когда немцы пришли в деревню, они пошли по дворам, и у бабушкиных родителей в хлеву зарезали двух свиней и унесли. Это было для меня такой запредельной жестокостью, кощунством, что какими бы ни были эти немцы, я никогда бы их не смогла простить и не поверила бы, что они не хотели войны. Немцы поселились в одном из домов в бабушкиной деревне и, проходя мимо, пели песню на русском, предлагая помириться. Это была какая-то дурашливая песня, про то, что у них есть мужчины, у нас женщины, и нечего нам воевать. Я была уверена, что это ложь, немцы хотели обмануть «наших».
По лесу мы ходили с младшей сестрой и бабушкой. Бабушка в платочке, с большой корзинкой. Сколько бы мы ни брали тары, нам всегда было мало – грибов в нашем лесу видимо-невидимо! Они стояли на каждом шагу, и всё больше — белые. Но всё равно, найти гриб было чем-то получше клада; красивый, упругий, светло-коричневый, благородный и статный гриб, держать его в своих руках, нюхать, было несказанным счастьем, хотелось прямо так, не готовя, откусить от него кусочек. Грибы я очень любила. Сколько бы я ни собирала их, сколько бы ни ела, всегда это было, как в первый раз. Каждый раз я не верила, что это чудо растёт на земле и у моих ног. Я, затаив дыхание, оглядывалась, не спешит ли ко мне сестра и не выхватит ли гриб, затем срезала его ножичком и громко кричала на весь лес о своей находке.
Иногда с нами ходил Димка-сосед, мальчик моих лет, с которым мы вместе выросли и были закадычными друзьями. Конечно, не так просто было добиться, чтоб Димку отпустила его бабушка, а потом согласилась взять с собой моя. От Димки было мало толку, да много шума, и, к тому же, он мог в любой момент залезть куда-то, и отвечай потом за него. А после я просила бабушку, разрешить Димке есть с нами жаркое из грибов, мне хотелось непременно есть жаркое именно с Димкой. Мне нравилось, как он с улыбкой до ушей, с ямочками на обеих щёчках, тянул ко рту ложку, а потом картинно мычал от удовольствия. Нравилось быть заодно. Есть жаркое без друга – это совсем не так вкусно. Жаркое бабушка готовила на большой чугунной сковородке в русской печи. А мы втроём — Димка, я и сестрёнка — с нетерпением ждали, когда бабушка позовёт нас за стол.
Мы всегда договаривались с Димкой, что в следующий раз, когда его бабушка наготовит жаркое, он непременно позовёт меня. Однажды я целый час просидела под его окном на завалинке, прислушиваясь к звукам в доме, и, со слезами на глазах, думала о том, как сейчас Димка уплетает там за окном жаркое, а меня позвать забыл. А ещё у Димки и без того счастье — к Димке приехала мама.
Было в лесу одно место, таинственное, как и многое в деревне. В деревнях любят окружать всё легендами и тайнами. Так вот, в одном месте в лесу вся земля была рыжей от лисичек, их было там море, как опят на пне, всё вокруг усеяно лисичками. Лисички очень вкусные грибы, слегка тягучие, как жвачка. Бабушка рассказывала, что не всегда здесь было это «лисичковое» место. Однажды, когда бабушка была молодой, по весне вот тут, в этом самом месте нашли они маленького лосёнка. Он лежал один, без мамы. Уж не помню, что потом стало с лосёнком, и куда его дели деревенские, но с тех пор на этом месте каждый год «лисичковое» поле, приходи и собирай, да всё не соберёшь. Я совершенно справедливо считала того лосёнка волшебным.
А однажды мы с бабушкой и сестрой пошли в незнакомый дальний лес. Был уже обед, и, хотя, лучше ходить за грибами с утра, но мы с сестрой уговорили бабушку пойти. Она не хотела, долго не поддавалась на уговоры, но, всё-таки, согласилась. Мы зашли далеко. Лес там был другой, не такой светлый и чистый, как наш. Мы собирали грибы, и вдруг бабушке стало плохо. Я испугалась. Бабушка села на землю, заохала и сказала:
- Если не пройдёт, идите на солнце, доченьки, оно вас выведет к дому.
Она всегда, почему-то называла нас «доченьками», а не внученьками. И тут я подняла глаза на солнце. Такое любимое родное привычное ярко-жёлтое солнце, солнце — символ добра, счастья и тепла, солнце — верный спутник моего безоблачного детства, солнце, которое никогда не привлекало к себе моё внимание так, как сейчас. В детстве легко любить всё вокруг; если солнечный день – можно купаться, ходить за грибами, бегать по улице с ребятами, если дождь – можно сидеть дома, за красивым круглым столом, есть пироги, запивая чаем с молоком, посасывать сахаринку, и слушать бесконечные рассказы бабушки и её подруг. В детстве всё приносит радость.
В тот момент я впервые стала воспринимать солнце, не как часть моей жизни, не как воздух, деревья, траву, песок на берегу, а как отдельно от нас живущее существо. Я вдруг почувствовала в нём предательство. Я поняла, что не верю, будто оно выведет нас из леса. А ещё я боялась, что нам с сестрой придётся идти одним на это угасающее солнце. Не может быть такого, что мы придём из лесу без бабушки. Этого просто не может быть.
- Бабушка, а если солнце сядет?
- Ничего. Не сядет. Успеете дойти.
А солнце, казалось, на самом деле, начало тухнуть, пропадать, сжалось в точку. Потом бабушке стало лучше, и мы пошли домой все вместе. Но я и сейчас помню это маленькое, крошечное солнце-путеводитель, и это тягостное понимание того, что мир не останется для меня таким безоблачным, как до сих пор. Я не знала, что это за чувство, не могла рассудить его, мне стало тяжело на душе, хоть бабушке и полегчало. Я вдруг осознала, что бабушки может не быть…
.
.
