Автор: После пробуждения на улице по-прежнему стояла метелица. В белое окно Пташки ничего не было видно. Протерев его, Мима заметила их машину. Скорая, покрывшись сугробом и налёдицей почти скрыла свои опознавательные знаки и нельзя было понять, кому она принадлежит. На улице большая корка наста покрывала всю дорогу и было тихо. Мелкие редкие снежинки, как пух, падая на них, и оседая на одежде, тут же таяли.
— Оттепель, — похлопывая свою парку, сказала Пташка. — Идём.
— Заведётся?
— Это же танк, а не машина. Ты себе не представляешь, когда её списали с производства, а она всё ещё дребезжит.
Пташка повернула ключ зажигания. Мотор тихо заурчал. Мима села на скамью рядом с Милсом. Её, по-прежнему, сиреневый бомбер пропах бензином и углекислотой от газовой горелки Милса. На фабрике её одежду нещадно бросили у баков с кислородом, и теперь на ней она слегка повидала воздух и проветрилась, но не до конца.
Всю дорогу они молчали. Мима, опустив нос в воротник и готовясь к налёту. Пташка, жуя жвачку и вращая руль, глядела в широкое лобовое стекло, временами посматривая назад в зеркало дальнего видения. Милс, опустив плечи и жуя лепёшку, прихваченную со стола на кухне перед тем, как они покинули квартиру.
Было сухо. Собирались сумерки, когда они вышли из машины. Светили габариты скорой.
— Кому-то надо будет держать вход, — сказала Пташка, перевешивая через плечо винтовку. — Я это сделаю. Вы с Милсом пройдете внутрь и там вытащите из тебя маячок и ловушку. Хотя ловушку можно и оставить. Главное маячок. Ты справишься, Мима…
— Ты так уверена во мне?
— Хватит чесать языками. Пора за дело.
Пташка наклонилась перед замком больших железных ворот, присела, доставая Марк I.
— Когда я скажу, Милс, выдергивай из меня шнур. Только не опоздай.
Милс присел рядом с ней, за спиной, закатывая рукава своей куртки. Пташка подсоединила к разъёму на своем затылке шнур Марк I, беря деку и прошлась пальцами по клавишам, вызывая консольное меню. Подсоединила шнур к слоту замка. Плавая руками по деке, тяжело вздохнула с закрытыми глазами. Время казалось тянется часами, хотя прошло всего каких-то две минуты. Наконец Пташка вдруг раскрыла глаза, щелкая по клавишам, и сама вынула из слота на затылке шнур.
Створки ворот, настежь отворились, впуская холодный воздух в тёплое помещение.
— Я же говорила. Это будет пробежка за молоком. Теперь главное никого не поранить. Чтобы обошлось без жертв. Сейчас я отключу наружку и внутренние камеры.
Стирание плёнки наружки заняло буквально минуту, но уже первый сотрудник выпрыгнул к ним. Им оказался охранник, замешкавшийся в фойе и получивший от пташки прикладом по затылку. Милс, державший его на мушке, опустил беретту.
— Дальше будет больше. Здесь как минимум, три охранника, — сказала Пташка.
Из дверей вырвались сразу двое, сбивая друг друга с ног и падая на пол. Прикрываясь столами, начали перестрелку.
— Без жертв не обойдется, — хищно улыбнулась Пташка.
Вскидывая свой ФН-Фал, короткой очередью разметила стол. Охранник за ним свалился на пол, держась за колено.
— Первый, — перезаряжая винтовку, улыбнулась Пташка.
Милс, не особо высовываясь, продолжал стрельбу, меняя обойму.
— А ну-ка, — потеснив его, вскинула автомат Пташка.
Короткая очередь, хлопками отдалась под сводом фойе. Второй охранник, разбросав руки, упал на пол, не подавая признаков жизни.
— Разоружи-ка его, — показала Пташка на первого, склоняясь над вторым. — Ничего. И этот жить будет. Он в отключке. Перевяжи ему раны, Милс. Мима, надо спешить. Я думаю, уже нажали тревожную кнопку. Поэтому у нас всего минут пять. Справишься?
— Да.
— Это первентин, — кладя в рот пилюлю, вымолвила Пташка.
— Что?
— Первентин.
— Зачем?
— Не зли меня. Будешь лучше соображать. Осталось четыре минуты. Быстрей. Я и Милс держим дверь.
Мима, распахнула двери фойе. Перед ней раскинулся длинный коридор. Почему-то вновь послышались хлопки пистолетов и автоматные очереди. Пташка отстреливалась.
— Милс! Держи левый! Это парни из корпорации. Поторопись!
Милс завалился навзничь, несколько пуль прошило его бедро. Пташка, лежа перед дверью, облокотилась о створку, выпуская из рук винтовку. По куртке, откуда-то изнутри текла красная юркая струйка крови.
— Милен!
Пташка, дожидаясь, когда к ней подойдут ближе, вынула руку из-под парки, роняя гранату.
— Ну, что?.. Как это говорится… отсоси!..
— Граната!
Мима, мчась по коридору, услышала взрыв, гул, отдающийся под сводами коридора. Настолько сильный, что он выломал двери и снес их с петель.
Оставалось три минуты, когда она ворвалась в зал препарационной, угрожая винтовкой и заставляя всех покинуть помещение.
Холод с улиц, тянущий в развороченное фойе, чувствовался даже здесь. Мима подсоединила Марк II, закрывая глаза. Холодный лёд Масаюмы ударил в лицо, но она не сражалась с ним, не рубила, лавируя между ним, ища директории мусорной корзины. Обнаружив, легко взломала и сняла маячок. Еще один, второй, третий…
Потом мчась по коридору, она увидела тела Пташки и Милса, трупы в черных смокингах. Оставалось завести мотор и убраться отсюда поскорей, но ключ зажигания заклинил. Мима, дергая его, нажала с такой силой, что часть его сталась в замке, а вторая у неё в руке.
Шаря по смокингам в фойе, она нашла ключ зажигания от тойоты, припаркованной слева от их скорой, на стоянке. В спешке уезжая во дворы небольшой улицы, Мима, все время оглядывалась на дорогу позади. Но она успела. Не успела только Пташка и Милс. И хотя она понимала, что их жертва была ненапрасной, она думала, что эта жертва была бесполезной.
В глазах стояла улыбка Милен, её алые губы, красным пятном на худом белом лице. Грузное лицо и брови Милса, подающего ей ржавую кружку…
Сидя в Барбаре и наливая в стакан куэрпо, она вдыхала тепло и спокойствие этого места. Бар не был переполнен народом, но был не пуст. Показывал что-то ящик сенсорной панели на тридцать дюймов распахнувшийся перед барной стойкой. Пара работяг пили грог и пиво, поглядывая новости и футбол. Что-то играло, навевая тоску по Джеку.
Армитидж так и не связался с ней. Теперь её единственной вещью, которая связывала их, был её сиреневый бомбер. Мима, по-прежнему кутаясь в него, проглотила таблетку первентина, чувствуя, как по её телу разливается волна свежести и дурманит голову. Потом она становится ясной и трезвой. Настолько ясной, что даже усталость и изнеможение не могут ей противостоять. У неё была квартира Пташки, ключи от которой она забрала с её тела и пару пачек стодолларовых купюр, которые она нашла в ящичке под вентиляцией в стене, когда обыскивала её дом. Она не собиралась их тратить все, но теперь они были никому не нужны, и Мима, взяла их себе.
Она ещё долго сидела в пабе до его закрытия, и смаковала куэрпо. Всё, что она могла, это помянуть Пташку и Милса, казалось абсолютно ей чужих, но ставших ближе, чем ее бомбер. Мима сплюнула крабовую клешню, попавшуюся в маргарите и, дав пару стодолларовых купюр бармену, продолжала сидеть после закрытия.
Она помнила улыбающееся лицо Милен, ее зеленые глаза, светящиеся словно светодиоды, грубую тоску Милса по Ведьме и другому хламу, оставленному на фабрике. Помнила спину Пташки с отметинами на коже. Стекло и пар изо рта. Окошко Милен в ее скорой.
Тихо напевал радиоприёмник. Из динамиков доносился легкий поп. Казалось всё, что у нее было, отобрали. Но у неё еще был кусок информации из Масаюмы и Джек. Осталось его найти. Он наверняка, по-прежнему в Лос-Анджелесе. А она здесь. Но скоро всё уладится. Мима отряхнула бомбер, наливая себе в стопку коньяка и грела его руками, глядя на стойку, в пустоту бара, полки, заставленные бутылками. Тихо стелила пурга за порогом. Где-то падал снег. Хлопья пуха, оседали снежинками на дома и дороги, выстланные настом брусчатки. Тихо гремела музыка, размежая засохшие тёплые стойки, воздух в баре. Она думала о чём-то далёком, нереальном, как эта сеть, — бескрайняя и бесконечная, — шующая в потоках информации, глобулах микросхем. Мима смотрела на столики, пустующие в полутьме Барбары. Тихо допивала коньяк. Скоро рождество. В этом агломерате, каждый сам знает, когда его праздновать. И празднует ли вообще?
