Приморский дневник

Моя подруга – коренная приморочка. Она, само собой, красива, но не только. Она умна, талантлива и благородна в каждом жесте, слове, движении души. Семейная легенда гласит о родстве с легендарным адмиралом Макаровым, погибшим при обороне Порт-Артура. И поэтому каждая девочка, поколение за поколением, слышит от старших: «Пойдёшь замуж, не меняй фамилию. Она дорогого стоит». И сколько здесь ещё таких полукровок – «принцев» и «принцесс» по воле случая? Никто не считал.

Приморочка и вульгарность – несовместимы. Они любезны, говорят мягко. Никогда не слышала, чтобы кричали. Одеваются с большим вкусом даже для обычного выхода в город за покупками. В магазинах фурнитуры, где продают кружева, стразы, пряжки, тесьму, всегда очереди. Однажды я видела удивительное превращение. Женщина достала из сумки и развернула на прилавке однотонное серое платье, скучное, как пасмурный день. Потом она выбрала белое кружево и приложила к изделию. Мышастое платье немедленно превратилось в изысканный туалет.

Приморочка всегда выглядит «на миллион». Она может надеть простую белую рубашку и обычные брюки, но это будет сидеть на ней так, что вы свернёте голову вслед красотке. Может быть, именно по этой причине известный сатирик, ныне покойный, посетив Владивосток, заявил, что все здешние девушки одеваются, как проститутки. Вот беда – что бы ни надела приморочка, невозможно ей скрыть природную красоту. Любая ткань будет облегать, играть, подчёркивать гармонию и совершенство форм. Может быть, глаз знаменитого сатирика устал от яркости и блеска в туалетах местных дам? Но там, где море сверкает, где искрится синева, где кипит белоснежная пена, там прозрачная радуга стразов сама прыгает на платья, куртки, рюкзаки. И добавляет света в мрачные дни тайфунов, когда облака входят в город, густым туманом ложатся на улицы, вползают в дома. Тайфуны превращают день в ночь, и горожане живут при электричестве с раннего утра до полудня и с полудня до вечера. Нет, не зря украшают себя приморочки. В туманном, бессолнечном лете, они, блистающие девы, победительницы мрака. В городе почти нет места паркам и скверам. Деревья малорослые, со скупыми кронами. Улицы – глубокие ущелья, дом громоздится на дом. Камень на камень. Приморочки в радуге стразов, в ярких тканях – живые цветы в утомительно-серой юдоли.

– О, слышите? – поднимает палец Серафима Дмитриевна.

– Что?

За стеной офиса, в Центре для пожилых поют: «За окном бушует ветер, хлещет снегом ледяным…»

Там занятие хора. Мне странно, что пожилые приморочки собрались на спевку по такой погоде. Им всем от семидесяти до восьмидесяти двух. Как они вообще дошли?

Ветер атакует здание, бросает в окна злой колючий снег. Вторая серия тайфуна. Сильно потемнело. Включаем свет.

– Да, в тему поют, – говорю я.

– Нет, не то, – Серафима Дмитриевна прибавляет громкости коробочке местного радио.

«В связи с ухудшением погодных условий… укороченный рабочий день…».

Хористы высыпают на белое крыльцо, по двое, по трое растворяются в белом, косо несущемся вихре. Только Татьяна Александровна задержалась. Она любит поболтать, и сейчас беззаботно чирикает на отвлечённые темы, не обращая внимания на холод. Одета она плоховато, в тонкую куртку, хлипкие ботиночки. На голове шерстяной линялый платок, тоже подозрительно тонкий. Приморочке восемьдесят лет.

– Татьяна Александровна, как же вы пойдёте? – не выдерживаю я.

– А что? – удивляется старушка.

– Холодно, ветер, скользко. Давайте я вас провожу до остановки.

– Давайте.

Просовывает худую лапку мне под руку, бодро переставляет ноги в неубедительных ботиночках и чирикает, чирикает про то, как живёт одна в темноватой крошечной квартирке, как видит время от времени призраков, как куда-то пропадают вещи… «Чёрт их что ли берёт? Как вы думаете, нечистая сила существует?»

Подозреваю, что долгожительница согласилась на помощь исключительно из желания отвести душу разговором с терпеливым слушателем.

Одолеваем лабиринт переулков. Пришли. Площадь Луговая. Она забита транспортом. Снежный шквал не даёт дышать. Автомобили стоят в шесть рядов в огромной пробке.

«Пассажиры, чего вы ждёте на Луговой?» – приходит голос с мутного неба.

Вздрагиваю и оглядываюсь. Понимаю, что слышу диспетчера, но разве можно так разговаривать с несчастными, чья единственная надежда добраться до дома – рейсовый автобус?

«Идите пешком, движения нет», – падает сверху, как приговор в судный день. Спасения нет! Всем в ад!

Кому-то пять, а кому-то и десять километров до родного подъезда сквозь ураган.

Татьяна Александровна беспечно крутит головой в линялом платке, щебечет что-то про маленькую пенсию.

– Как же вы доберётесь? – кричу я в ужасе и представляю, как старушка выдохнется, не дойдя до дома, упадёт, замёрзнет, как одинокая птичка.

– Дать вам денег на такси?

– Что вы! – всплескивает сухонькими ручками. – На трамвае доеду!

Слава Богу, трамваи ходят. В звоне, в лязге подкатывает вагон. Бабуля бодро прыгает на подножку, исчезает за обмёрзшим стеклом.

Я задумчиво смотрю на заметённые рельсы, перевариваю первый урок. Приморочка восьмидесяти лет плюёт на бешеный ветер, который её запросто в Китай может унести. Китай отсюда в ста километрах всего. Она выходит из дома, плохо одетая, худенькая, маломощная. И плюёт на тайфун! А я-то что же? Я почти вдвое моложе. И Серафима Дмитриевна, пожилая орлица, «скользит» сейчас к себе на Вторую речку в холодном автобусе. Туда дорога ровная, без перепадов, маршрут работает. А Ирочка «скользит» на своей «мини» в пробке. Долго, зато отважно. А я-то что же?

Возвращаюсь через сопку. Всё вверх, вверх. Ветер сбивает с ног, падаю. На коленке огромная дыра. Прощайте, красивые тёплые штаны, купленные перед отъездом в благословенном южном городе Азов специально для здешнего климата.

Не-е-ет, хватит с меня. На машине, в следующий раз только на машине! В ней тепло, уютно, надёжно.

Декабрь в начале. Ещё один тайфун, зимой его называют циклоном. Так вот – циклон. С вечера дождь, к утру на дороге первоклассный каток. Сижу в «Хрустальных облаках». Это парикмахерская на самом верху офисного здания. Название вполне в китайском духе. Сквозь стеклянный колпак видно свинцовое небо. Только цапли не хватает, чтобы уж совсем как в Поднебесной. Мастер, брюнетка с прозрачной белой кожей, глаза – сверкающие звёзды, рассказывает, как катилась на пятой точке сверху, со своей Седанки в пригороде Владивостока до трассы, и как долго ехал автобус, думала – опоздает. Молниями сверкают ножницы. Шумит фен. Меня мучают нехорошие предчувствия. Надо двигаться на службу. Автобусом долго. Пешком? Орлица Серафима Дмитриевна опять «согреет» жалостью. Понимаю, мол, куда вам сквозь наши бураны. Кишка тонка!

Решено. Еду на машине.

Брунгильда мягко берёт с места. Имя своё она получила за солидный экстерьер, белый цвет и отвагу. Очень похожа на блондинку-богатыршу из скандинавской саги. Она-то не боится дороги, это я нервничаю. Ладно, по Аллилуева не поеду, там сплошные горки, бывалые застревают, не мне чета. Доберусь в объезд, через весь город, там ровненько. Мягко урчит двигатель. Дорога – лёд, присыпанный сухим снежком, самое то – кататься. Машин вокруг подозрительно мало. Таксисты и я. Еду медленно. Все едут медленно, на почтительном расстоянии друг от друга. Впереди женщина переходит дорогу. Плавно придавливаю тормоз. Брунька не реагирует, катится. Чёрт! Придавливаю ещё. Ноль результата. Переход всё ближе. Женщина идёт осторожно, ей тоже скользко.

Надо отпустить тормоз, надо! Иначе колеса заклинит, и я задавлю приморочку. Прямо на зебре.

Вспоминаю о прерывистом торможении. Инструктор летом рассказывал. А сейчас зима. Одно дело – теория. Совсем другое – остановиться на практике. Прямо сейчас. На льду.

Сжав зубы и почти закрыв глаза от страха, убираю ногу с тормоза, потом опять прижимаю педаль, и отпускаю, и прижимаю. Работает! Машина замирает. Спасены.

Через сорок минут с трясущимися руками и на слабых ногах выбираюсь на пушистое белое полотно возле нашего здания. Ползу в офис. Серафима Дмитриевна на посту. Сканирует окно.

– А вы на машине? Приморочка!

Дождалась! Заслужила!

Серафима Дмитриевна задумчиво листает журнал.

– А Ирочка пешком пришла!

И правда, не видела я ирочкин Витц у подъезда. Урок номер два: даже настоящие приморочки не всегда выводят на лёд своих приземистых устойчивых малюток. Шестое чувство говорит им, когда можно, а когда нельзя это делать. А мне ещё обратно ехать. Буду катиться вниз по Аллилуева, цепляться колёсами за снежную кромку и тормозить двигателем. В теории знаю, что это такое.

Перехожу к практике.

.

.