Приморский дневник

Никогда не забуду

«Союз нерушимый республик свободных…»

Что за…? Отрываю голову от подушки, смотрю на часы – полночь!

«Да здравствует созданный волей народов…», – гремит победным водопадом в сонной тишине.

Гимн идёт из квартиры над нами. Ах, да… опять транспортный прокурор снимает напряжение и теперь, когда жизнь уже радостна и легка, слушает любимое произведение. Должно быть, он встаёт из уважения и упорно держится, покачиваясь, под «могучий Советский Союз». Всё, упал, оборвался на торжественной ноте. Можно спать дальше.

Молчит наш дом на склоне сопки, молчат дома под нами, молчат и те, что выше, все три террасы от плоского дорожного кольца в долине и до небес. Светятся многие окна, несмотря на поздний час. Владивосток ступенчатый, Владивосток каменный, твои дети-совы долго бодрствуют в убежищах квартир, приходят в себя после утомительного дня. Владивосток у моря, каким будет твоё завтра? Твоё утро? Увидим ли солнце? Ждём, надеемся.

Будильник ненавязчиво зовёт к жизни, к подозрительно тусклому свету из-за штор. Отодвигаю краешек. Щас… солнца летом захотели. Так и есть, повтор вчерашнего. Туман – божье молоко, ничего не видно. Под нами детский сад. Ниже детского сада дом-стена и дорога. Не вижу, но верю – они там.

Порывисто дышит ветер. Прислушиваюсь, определяю – пять метров в секунду. Это просто «ветер». Без эпитетов. А бывает ещё «тихий ветерок», «лёгкий ветер», «свежий ветер», «крепкий ветер», «умеренный», «умеренный до сильного», «сильный», «очень сильный», «ураганный» – в зависимости от тех самых метров в секунду. «Штиль» наблюдается всего пять-шесть дней в году. «Очень сильный» подарил мне однажды сотрясение мозга, сбил с ног на льду. Местный ветер любит раздавать такие «подарки». Каждый третий горожанин, наверное, хоть раз бился головой и видел «небо с овчинку». Я раньше думала, что это просто смешное, неосновательное выражение. Какая-такая «овчинка»? Но грянулась затылком, и бледное снеговое небо стало вдруг маленьким, размером с овечью шкурку. Народная мудрость, как всегда, права.

Выхожу на улицу. У подъезда лежит мёртвый тушканчик. Крупный, с длинными сильными задними ногами. Как он сюда попал? Чайка на столбе крикливо объясняет историю преступления. Простите, не понимаю. Чайка обиженно уходит в небо, точнее, в морось. Вчера морось, позавчера, сегодня, и завтра, может быть, тоже. Это облака. Они ложатся на город и плачут. Люди живут в небесных слезах, выгуливают собак, играют в бадминтон, ходят на работу. Дети катаются на велосипедах, ибо каникулы, июнь в разгаре. Иногда мне кажется, что местное население рождается с жабрами. Оно свободно дышит водой.

На стадионе, что террасой выше, морось обильнее, ветер сильнее. Полуголая девушка в бриджах и майке-борцовке бегает, как робот спортивных достижений, с монотонным размахом рук и ног. Как ей не холодно? Я в куртке и длинных штанах, пытаюсь повиснуть на турнике. Мужчина в шортах и футболке (хотя бы плечи прикрыты) кричит «Здравствуйте!», пролетая мимо. Уже хватил свою дозу эндорфинов. Я его не знаю. Первый раз вижу. Девушка идёт на десятый круг. Бегать так – всё равно, что плавать в холодных водах Японского моря. Как пить-дать, заболеет. «Воспаление лёгких, воспаление суставов, воспаление миндалин…» Пол Владивостока лечится у лор-врача. Вторая половина стоит в очереди. Моя куртка промокла, пора уходить.

Тушканчик у подъезда исчез. Под навесом кормятся бродячие коты, торопливо глотают тёплую лапшу с кусочками красной рыбы. Удивительно, что не с икрой. Иногда я вижу комки спрессованных рыбьих яиц на тротуаре. Чайка вернулась, косит глазом-топазом на рыбу, урвать бы кусочек. Не-ет, коты всё подберут и начнут играть в тигров. Улетай, птичка!

Мне сегодня надо в город. Всем надо в город. Июнь – все в городе. Море холодное. Пляжи мокрые. Немногие хитрецы отбыли в отпуск «на запад», потому что в этой загадочной части света в июне тепло и солнечно, не то, что здесь. «Запад» – обширное понятие. Включает всё, что за Уральским хребтом вплоть до Ла Манша. Наша бухгалтер Ольга укатила к сестре «на запад», то есть в Нижний Новгород. Моя подруга Ирочка улетела в санаторий «на запад», то есть в Санкт–Петербург. Компьютерный мастер Николай решил побаловать семью отдыхом «на западе», в Испании.

А здесь, на воистину Дальнем Востоке, город у моря стоит в июньской, тяжёлой, тотальной пробке, потому что все решили поехать по делам или просто так, не сидеть же дома с утра до вечера.

Во Владивостоке в среднем приходится по два автомобиля на семью. То есть, у кого-то один, у кого-то три.

Мой инструктор по вождению рассказывает о семье знакомого коммерсанта: «Сам на джипе, жена на джипе, ребёнок на велосипеде – как на джипе». Джипы – особая песня. Август. Впервые прибываем в столицу Приморья. Нас встречают. Погружаемся в джип. Мчимся по трассе (аэропорт в 50 километрах от города). Жадно смотрю по сторонам – где же море? Но вижу только резво бегущие автомобили, половина из них – джипы. Спрашиваем: «Почему здесь так много джипов?» – «Поживёте – поймёте».

Кажется, это было сто лет назад: удивление драйвом (все несутся-несутся-несутся), зелёными глыбами сопок до горизонта, влажным воздухом, свистом ветра. Мы давно поняли, почему местные предпочитают большие машины. Всё просто – на внедорожниках намного легче передвигаться в здешнем климате и рельефе.

Выруливаю со стоянки, еду в центр. Солнце показало жгучий лик, ударило снопами лучей, и город стал глянцевой картинкой из путеводителя по курортам. Жарко и влажно, как в парилке. Погоде здесь надо всего десять минут, чтобы резко перемениться. Выходишь в куртке, возвращаешься в майке, и наоборот. Стягиваю свитер. Что бы ещё такое удалить?

Из местного фольклора:

– Девушка, девушка, как же вы умудрились на джипе перевернуться?

– Я колготки переодевала.

На мосту Дружбы (строили японцы) пробка. В соседнем ряду девушка красится. Закончила с ресницами. Кладёт помаду. Тронулись. Лениво ловит руль, болтает по телефону.

Подъезжаю к Первой речке. Большой плакат прямо в глаза: «На газоны не вставать!» А куда вставать? Всегда здесь можно было, а теперь нельзя. Покидаю лужайку, ползу вдоль улицы. Дорожное полотно по обе стороны оковано блестящим металлом кузовов, хоть бы где прогал в неумолимой цепи, хоть бы одно звено выпало! Парковки в любом большом городе проблема, но Владивосток – даже не миллионник, а приткнуться негде. Нет места, нет! Дома оседлали сопки. Дороги проложены в узких долинах-падях, прихотливо огибают возвышенности. Ездить можно, парковаться нельзя. О! Паджерик колёса выворачивает. Есть! Сейчас встану, сейчас займу! Не тяни резину, парень, отчаливай, выбрось свой телефон в окно! И что вы гудите в спину? Не видите? Мне Бог место послал!

Посещаю местный департамент, чтобы оформить кое-какие бумаги. В отделе только женщины. Работают слаженно, решают проблему быстро.

– Спасибо! – искренне благодарю прежде, чем уйти.

– Всегда рады помочь, – отвечает старшая. У неё чёрная чёлка и выступающие скулы. Заметна примесь таёжной крови. Тёмные глаза, будто лесное озеро без дна.

– Вы только в полнолуние не приходите, – доверительно шепчут неяркие губы.

– Почему?

Интрига, тайна, – часть жизни в городе у моря. Кто-то ведь бросил мёртвого тушканчика у подъезда? Зачем? Кто-то роняет красную икру на асфальт. И креветок тоже. Чайки вчера тучей носились над крышей соседней школы. Отчего? А небо за нашим домом недавно изобразило точную копию Амурского залива. Откуда здесь миражи?

– В полнолуние мы немного не в себе, – продолжает шептать старшая, тёмные глаза смотрят серьёзно, чуть печально.

– Хорошо, буду сверяться с календарём, – обещаю на прощание.

Следующий пункт – телефонная компания. Прежний оккупант служебной квартиры, кореец, оставил два стационарных телефона. Это тоже загадка. Зачем столько? Нам достаточно одного. Прошу аннулировать договор с оператором из Находки.

Офисная девушка звонит в Находку, в головную компанию.

Прикрывает трубку ладонью:

– Они говорят, кореец сам должен прийти и расторгнуть договор.

– Он не придёт. Он в Америке. Здесь больше не появится.

Девушка объясняет ситуацию головной компании. Долго слушает. Находка настаивает на личном заявлении от прежнего владельца.

– Вы с ума сошли? – искренне изумляется наша сторона. – Владелец в А-ме-ри-ке!

Находка упорно предпочитает безумие.

Девушка бросает трубку. Сходимся на прекращении оплаты и отключении аппарата. И пусть тогда Находка предъявляет иск дальнему гражданину Соединённых Штатов.

Теперь шоппинг. Полчасика в пробке на проспекте Столетия города – сущая ерунда. Справа, на скалистом обрыве сопки – грязно-розовые облака, цветёт сакура. Интересно, почему в Японии она такая чистенькая, а здесь такая мутная? От выхлопов, наверное.

Продуктовая база называется «Мусоросжигательный завод». Раньше тут ядовитые трубы дымили, а теперь еду продают. Китайский дешёвый кролик. Мёрзлые ножки звенят, будто стеклянные. Филе спаяно в твёрдые бруски. Недавно новость прошла по интернету. Предприимчивые китайцы гонят сюда лису вместо кролика. Мех на пуховики, мясо во Владивосток, на рынок. Таможня их поймала. Вчера поймала, а сегодня? Складываю кролика-лису в багажник.

Оп-паньки, машина упрямится. Зажигание булькает. Так всегда, когда жарко. Набираю номер «своего» механика. У него очередь на неделю вперёд. Автосервисы во Владике в каждой подворотне, но механики от Бога – нарасхват.

Машина после звонка быстренько заводится. «Что, испугалась? То-то. Всё равно поеду в сервис. Ты, блондинка, меня достала». Авто мурлыкает двигателем, шелестит шинами, изящно входит в повороты. «Не-ет, дорогая, в сервис».

Стопорюсь на выезде с базы. Здесь надо пересекать интенсивное двухстороннее движение. В спину гудят. Иду на таран. Подставляю бок несущимся со светофора. Успеваю увернуться. Машина творит чудеса.

Автомобили в городе у моря – больше, чем кусок металла. Они живые. Спасают от ливней, ветра, мороза, покрывают немалые концы. Они помощники. Доставят ваши мешки, котомки, ящики с припасами прямо к подъезду. А без них, четырёхколёсых, попробуйте донести сумки с продуктами с рынка на дне пади на свою сопку, ступенек триста вверх, к облакам. Машины – благодетельницы. Отвезут всю семью на море, обеспечат купальный сезон. Они же будут штурмовать пересечённую местность, когда хозяева соберутся «в край». «В край» – это не «на запад», это в реальный Приморский край, с крутыми перевалами, хлипкими мостами, бурливыми бродами, глухими дорогами. Ближайший крупный город, Хабаровск, – в семистах километрах. Прежде, чем отправиться в путь, разумный автовладелец придёт в сервис и скажет: «Еду в край». Мастер кивнёт головой. Это значит, машине устроят доскональную проверку на прочность. В крае медведь тебе механик, рысь, да тигр. Ну, ещё кабарга, маленький такой олень. И леопард из Красной Книги.

Наши знакомые отправились как-то в Терней. Звали с собой. Чудное место, заповедник в сердце Сихотэ-Алиня. Всего шестьсот пятьдесят километров вдаль. Грибы, ягоды, бонусный медведь в малиннике, река с ледяной, блистающей на солнце водой, рыбалка. Мы благоразумно отказались. Машине девять лет, не до приключений. Они поехали. Они же местные, это другая порода людей. В общем, совсем близко, километрах в ста всего от Тернея, их Старлет оставила шины на бетоне. В прямом смысле. Резина, кусок за куском, прилипала к дорожному покрытию и отваливалась, пока не закончилась совсем. По счастью, километрах в двадцати от места трагедии они смогли купить другие покрышки. Они же местные. Мы бы не смогли. Мы бы просто не нашли в Сихоте-Алине спасительный уголок с резиной.

А знакомые наши с тех пор в Терней только на вертолёте. Правда, вертолётом не так надёжно. Они иногда падают. Молиться надо много.

В городе, конечно, спокойнее, но тянет местных вдаль, за перевалы, на дикие берега, в нехоженые места. Хотя и в городе адреналина хватает.

.

.