СНЕГ

Рубин продавал на нём всякую ветошь, платы, матрицы и горы мусора. Его лавка целиком была им завалена. Даже Сэм, будучи немного старьевщиком в душе, удивлялся этому хламу, но старик был рад, что кому-то он нужен. Казалось, ничего не могло нарушить этот спокойный мерный ритм жизни, если бы однажды Лили не забыла сменить батарейки в экзоскелете. Она так и осталась сидеть на скамейке, пока не потеряла сознание. Никто не пришел ей на помощь, никто не спросил, не подал руку. Она сидела две недели, прежде, чем постовой заметил запах исходящий от неё в морозном воздухе. А белый пушистый снег медленно опускался на её голову, подстриженное каре, на черную помаду и щёки, тая и садясь белыми хлопьями. Снег на Зимнем рынке. Лили забыла сменить вышедшие из строя батарейки. Она перезаписала свой образ в призрак Масаюмы для Котелка. А быть может, Котелку хотелось так думать. Он был одержим идеей выкупить её у Масаюмы. Но теперь личность и психика Лили была её частной собственностью. Может она записала призрак, зная, уже готовясь заранее. Может быть, батарейки были не случайностью, а её прихотью. Может Лили с самого начала планировала это. Сэм не знал. Он думал о снеге и её спине в тродах, о синей парке под синим неоном в Ротвейг Роуд, когда он опускался на неё легким пухом. Такой же синий в свете неона, как ее парка. А Лили сидела, не в силах позвать, сказать хоть слово. Её экзоскелет под рекламной вывеской отливающий синим поблёскивал чёрной плёнкой, тихо застывал на морозе. И всё, что говорила Пташка, казалось ему разумным, но что-то всё же было не так. Сэм чувствовал это.

Он ни разу не поговорил с призраком Лили, считая это пустой тратой времени.

— Откуда ты знаешь? — говорила Пташка, жуя жвачку, размеренно двигая своими напомаженными такой же чёрной помадой, как у нее, губами. — Может, она бы сказала тебе зачем… Тебя ведь это волнует.

Сэм молчал.

— Меня, вот, собирали по кускам, — сказала она. — В буквальном смысле этого слова. Граната оторвала мне руку. Теперь, как новая.

Пташка зажала и разжала кулак, поправляя воротник на парке.

— Механика?

— Да. Но жидкое молоко – почти незаметна разница. Настоящая кожа. Почти, как настоящая. И глаза. Мне имплантировали роговую оболочку. Теперь зелёные. Как и были! — Пташка хлопнула его по плечу, рассмеявшись.

— Может и спрошу. Но это уже железо, а не Лили. Всё, что было от неё ушло. Душа…

— Ты веришь в душу? — Пташка вынула жвачку, прилепляя её за руль.

В скорой было пусто. Не было медбратьев, ни больных. Они сидели впереди. Пташка на водительском месте, держась за руль.

— Знаешь, что я тебе скажу? Не думай о железе, как о чем-то бездушном. Даже неорганика органична. Космос. Лили скопировала себя полностью в призрак. Тысяча миллионов нейросвязей в этой игрушечной коробочке. Ты даже не представляешь, как их много. А душа – это и есть нейросвязи. После смерти они расщепляются и недостаёт тридцати граммов. Это они. И сейчас все они в призраке. Лили осталась. Хоть ты в это и не веришь. Поверь. Это лучшее, что можно сделать. Сойдись с ней, найди ее, спроси. Хотя я и так знаю, что она может тебе сказать. Это Зимний рынок. А на нём жизнь не имеет какой-то, хоть сколько бы то ни было малой ценности. Она бесценна, и всё, что волновало её в тот момент, это снег. Он падал ей на голову, оседал на щеках, пальцах. Только снег. Как денотат, смысл цели. Той, где покупают и продают, но что-то главное всегда за ширмой. Снег, который падает на Зимний рынок, последний элемент в этой мозаике, её любовь. Короли Грёз и Грозы, также растающие без следа. Когда-то. А Лили будет жить, пока жива Масаюма. Тебе стоит у неё спросить. Вам надо поговорить.

— А ты?

— Что я? Я всего лишь фельдшер. Смотри, снова валит, — показывая головой в форточку, отлепила жвачку Пташка, суя её в рот. — Лёд, как вода, жизнь, как снег. Растаяла и никто не заметит. Выходи. Мне надо на вызов.

— Бывай, Милен.

— Бывай…

Пташка закрыла дверь, заводя мотор. Тяжело падал снег, синяя вывеска, блуждая неоном по его лицу, отражалась в скамейке. Но он мог уйти. Не так, как Лили. И все же он не уходил, ловя снежинки, синим пухом опускающиеся ему на голову, на плечи, пальцы, руки. Синий снег, пахнущий Лили…

Он думал, что Пташка в чем-то права, пытался поверить. А потом, зашёл в магазинчик на углу их любимого дома. Взял пиво, но не пил.

На их скамейке было пусто. Улица вымерла к четырём. А синий снег всё опускался, наполняя пустоту тем, о чём говорила Пташка, напоминая ему о ней. Что-то было не так. Даже с призраком, Лили больше не было. И её душа была потеряна. Сэм это знал. Он помнил её запах, помнил тепло, эту ночь в колодце домов. Она хотела ему что-то сказать, а может быть была увлечена новым альбомом. Может ему так казалось. Ничего нельзя было теперь сказать наверняка.

Сыпал снег. И Лили была тут, её след, запах. Ещё не остыл. Ещё был здесь. С ним. Голубой неон витрин магазина, синий плеск. Вспышка. Короли Грёз. Сама Лили в них. Лед, как вода, снег как жизнь. Зимний рынок, встречающий холодом и грязью. Белые платки, палатки, проплывающие за окном такси. Вот и нет Лили, и только белые пятна под сыплющимся снегом. Тишина внутри. Тишина за окном. Необъяснимо. Необъяснимые чувства. Что-то, чего не хватает, место, которое никто не займёт. Безжизненные тротуары с газетами на асфальте. Миллион лет, которые прошли сквозь него, оставив свой след. Тихий, бесполезный урок. Безжизненная дорога. Ещё горят фонари, и брызжет свет. Сэм допил пиво, и теперь из его рта валил пар. Грозы и Короли внутри. Тишина асфальтированных дорог. Никто не протянул руку, никто не спросил…

Сэм ехал, забыв обо всём. Тихо шуршал мотор. Ропот и выхлопной газ, спирающий горло. Слабый запах бензина. Дорога, в которой звучит Лили, её судьба, её чудо.

Тихо мелькают авто и витрины, дорога, в которой забываешь обо всём. Уже второй круг. Падает снег. Скоро Рождество. Пташка где-то едет на своем минивэне. Единственное, что осталось…

А что было?

.

.