Дар

Оставшись один, он взял длинную дудку сыбызгу и заиграл старинную казахскую песню, чтобы приглушить страшные воспоминания двухлетней давности, о которых невольно напомнил Руслан, и, который всегда был благодарен Динмухамеду за то, что тот спас его, не дав погибнуть в зубах хищника.

   Мальчишки были дружны с детства. Руслан, мечтавший стать знаменитым спортсменом, научил Динмухамеда играть в футбол, а когда в 5 лет тот вдруг начал петь, он был первым слушателем и вдохновителем, и всегда поддерживал друга несмотря на косые взгляды и насмешки соседкой детворы.

В тот злополучный день, справившись с делами, Берген возился у очага: чай приготовленный на открытом огне в юрте, всегда приносил ему успокоение и удовлетворение. Сумерки уже опустились на село, и потухшие окна соседних домов, светясь, оживали, принося уют и домашнее тепло их обитателям. Детские голоса и восторженные крики, от забитых в ворота голов, разносились по всей округе, собирая невольных зрителей и болельщиков. И вдруг все стихло. Наступившая тишина, показалась зловещей. Старик прислушался: показалось, что вся природа замерла, предвещая беду. От крика, который пронзил уши, Берген выронил пиалу. Выскочив на улицу, он обомлел: Динмухамед стоял над изголовьем лежащего за его спиной Руслана. Тот корчился от боли, стараясь прижать руками кровавую рану на ноге. Но глаза подростка не смотрели на друга, его взгляд был устремлен на собаку размером с новорожденного теленка. Берген ахнул: «Каскыр». Он узнал этого «оборотня».

Однажды сельчанин, пристрелив волчицу, принес домой щенка и воспитывал его кнутом в устрашение всем, кто позарился бы на его добро. Не выдержав издевательств, волчонок сбежал, изуродовав хозяина и, познав вкус человеческой крови, уже не мог остановиться. И теперь этот «оборотень» с оскаливающейся окровавленной пастью, широко расставленными лапами, готовыми в любую минуту бросить груду мышц на жертв, стоял в нескольких шагах от детей. Время, казалось, остановилось. Замерли все, зная, стоит кому-то сделать движение, и зверь бросится на него.

«Каскыр» медлил. Слегка подрагивая лобастой головой, он не спускал злых глаз с жертв. Запах крови уже будоражил его мозг, и в пасти образовывалась тягучая жаждущая слюна, но его что-то сдерживало. Волк еще не понял, что так больно, до скулежа, ударило по морде и заставило разжать челюсти: от неожиданности он выпустил жертву, и сейчас стоял, словно выбирал, на кого напасть: на того, кто лежал на земле и не мог отразить его атаку, или на вкусно пахнущего человеческого детеныша с ружьем в руках. «Оборотень» потянул носом. Запах пороха и ужаса он запомнил на всю жизнь со вкусом молока матери, когда та, кормя его, корчилась в предсмертных судорогах от неожиданного выстрела. Нет, это не было ружье. «Каскыр» успокоился и, собрав всю ненависть и злость к людям, кинулся на подростка. Крики деда и внука слились воедино. Волчьи зубы намертво вонзились в палку, которую Динмухамед успел выставить перед собой. Волк понял, что промахнулся, но разжать челюсти уже не мог, остервенело вгрызаясь в податливое древо. Силы были неравные: мускулистое тело матерого зверя и мальчишки, который из последних сил боролся за свою и чужую жизни. И тут Берген словно проснулся. Он кинулся в дом за ружьем. Когда вернулся, торопливо заряжая двустволку, мохнатое тело Абая уже нависло над загривком «оборотня» и его зубы рвали всклокоченную волчью шерсть.

Динмухамед долго стоял над издыхающим телом зверя. Лицо его было бледным, но в глазах не было страха или восторга победы, а была внутренняя боль.

-Ата, — подросток вскинул глаза на деда. -Наверно, люди сами виноваты, что сделали его таким, да? Он мог бы быть другим, правда?

-Правда, — Берген, приобняв внука за плечи, притянул к себе. -Абай ведь тоже волчонок. То, что мы сеем — то и пожинаем, — негромко произнес он, и почувствовал, как вздрагивают плечи мальчишки от сдавленных всхлипываний.

-Поплачь. – он бережно похлопал внука по плечу. -Только глупцы говорят, что мужчины не плачут. Слезы, это дар божий: они способны излечить израненную душу, —тихо произнес старик. — И пусть Всевышний убережет тебя не только от волков, но и от хищников в человеческом обличье: завистливых, алчных и жаждущих наживы, которые не раз будут встречаться на твоем пути. Да сохранит он в чистоте твою душу, – грустно шептал старик, даже не подозревая: что с этой минуты Динмухамед принял решение: никогда не отступать перед страхом.

ДАР-Я

…Звучание сыбызги постепенно стихло, и Берген вздрогнул от неожиданности, когда за стихшими аккордами, сразу же появилось улыбающееся лицо Динмухамеда.

-Слава Всевышнему! старик воздел руки к лицу. -Я уже стал волноваться. Почему ты так запоздал? 

-Стоял за пологом и слушал мелодию: не хотел тебя прерывать. Динмухамед обнял деда. -Ата, почему так и живешь в юрте, почему не перейдешь в дом? – он присел на напольную подушку, скрестив ноги.

-Это и есть мой дом, — улыбнулся Берген, собрав морщинки вокруг глаз. -Здесь жили мои предки, а теперь живут мои воспоминания. Отсюда я и уйду. А почему ты мокрый?! — встрепенулся старик. -Что случилось? Он засуетился, помогая стянуть мокрые одежды с внука и, закутывая его теплым стеганным одеялом.

-Ничего, ата. Все хорошо, не переживай. Ты лучше скажи, что за мелодия звучала? В ней столько тоски… она словно говорила о разлуке, или ожидании… Раньше я ее никогда не слышал.

-О, эту песнь мне пел еще мой дед: правда слова уже забылись, а вот сейчас мелодия вдруг сама вспомнилась. — Берген бережно погладил рукой истертое от старости древко дудки. – Сейчас ужинать будем. Голоден, наверно? И, вскинув глаза на внука, не дождавшись ответа, улыбнулся.

Динмухамед сидел, прикрыв веки, и тихо покачивался в такт звучавшей в его голове мелодии, пытаясь ее запомнить. Слова уже сами выстраивались в стройный ряд стиха, но что-то мешало. Он вдруг поймал себя на мысли, что из головы не выходит образ девчонки, которая так неожиданно вошла в его жизнь. И, если бы не ажиотаж в колледже из-за подготовки к празднику; и его задержки из-за песни, которая почему-то никак не удавалась, и педагог по вокалу постоянно его сдерживала, упрекая за то, что он берет высокую ноту там, где она совершенно не к месту,- он никогда бы ее не встретил.

.

.